Исследовать творчество нью-йоркского художника Владимира Рыклина практически не возможно – душит хохот. Я пробовала подходить к этому вопросу по-этапно: первый день – отхохотаться, второй – вдумчиво вглядываться, а на третий – проанализировать творческий процесс. Ничего не вышло – смех накатывал с каждой новой найденной деталью. Вот такой эффект художественного восприятия. Но этого мало – есть и побочный эффект: с каждым разом усиливается впечатление того, что персонажи кочуют из одной картины в другую и самостоятельно хозяйничают там, невзирая на созданную художником композицию. Герои, кстати, весьма узнаваемы – это самая настоящая российская глубинка – дремучая, незлобная и сильно выпивающая. Так вот мне иногда кажется, что у персонажей водка в стаканах всегда в разном количестве – только я отвернусь, а они... хлоп! И уже закусывают. Еще раз отвернусь – и уже по новой разлили. А ночью так и вовсе нахально перешагивают через раму и обустраиваются на соседнем холсте. И на следующий день я с ужасом вижу, как прямо на моих глазах, «утро красит дядю Ваню в цвет крепленного вина».
С.В. Володя, вы же москвич. Откуда тяга к российской глубинке?
В.Р. Я в своё время столько российских «медвежьих углов» объездил! Все мои герои с берегов Волги, Белого моря и других просторов, которые в советское время производили впечатление абсолютно Богом забытых. Тогда меня поразило, что люди там цивилизацией почти не тронуты. Вот я и подумал, а что если вдруг неожиданно взять и дать им нечто необычное для их быта, скажем, ...телевизор. Что они с ним будут делать?
С.В. И?
В.Р. Ну, для начала, думаю, сядут вокруг него, как вокруг костра, возьмут бутылку... Потом перевернут, внутрь залезут – раскурочат, затем на ночь одеялом прикроют, а напившись разобьют, так и не поняв его предназначения. Но я, конечно, изображаю только смешную сторону, чтоб с юмором. А через некоторое время я им вместо телевизора ещё что-нибудь подсуну. И будет следующая серия холстов.
С.В. Так вот, значит, как художетвенный процесс происходит.
В.Р. А я не художник!
С.В. У кого ж я интервью собралась брать?
В.Р. Художник – он ведь что? Он картины пи-и-шет.
С.В. А вы?
В.Р. Я их клепаю! Мажу и валяю!
С.В. В таком случае, где, позвольте спросить, получали образование?
В.Р. В Москве. В Художественном училище имени 1905 года, на театральном отделении.
С.В. Подозреваю, что ваша художественная техника берет истоки где-то на более ранних периодах.
В.Р. А я всегда что-то рисовал, с самого детства. Всё время карандаш в руках, как попадётся какая бумажка – сразу что-нибудь и зарисовываю! Я ведь левша, так отбирали карандаш и привязывали верёвкой к правой руке – переучивали, раньше так принято было. В училище я отучился 4 курса, год оставалось, и забрали в армию, на флот. Меня, конечно, использовали «по-назначению» - рисовал, копировал. Очень начальство любило «Три охотника» Перова и «Девятый вал» Айвазовского – я их по несколько штук сделал. Ко мне, в общем-то, хорошо относились – молоко парное давали, я всех убедил, что на нём краски замешиваются. Но на крейсер «Киров» всё-таки отправили. За всю службу имел 90 суток ареста – на гаубвахте меня как родного ждали! Там уже и краски готовы и кисти... Вернулся я в училище, когда все мои сокурсники его уже закончили, причём, да-а-вно! Но я благополучно доучился, на практике был в Большом театре, во МХАТе. Между прочим, великая Алла Константиновна Тарасова – она тогда уже директором театра была – доверяла мне перед спектаклем ей корсет застёгивать...
С.В. Не отвлекайтесь. Так сделали из вас театрального художника.
В.Р. Ничего подобного! Заканчивал-то я уже педагогический факультет, так как пока служил в армии, театральный закрыли, поэтому они пытались сделать из меня школьного учителя рисования. Представляешь, да? Я им говорил: «Ну, не хочу я!» - но, нет! – устроили показательный урок в школе, комиссию созвали...
С.В. Я даже боюсь спросить дальше.
В.Р. Ну, что? Я ученику чуть по жопе не надавал... Разумеется скандал вышел! Диплом, конечно, не дали. Да, и не надо, разве в бумажке дело? Правда потом, через три года, вызвали и сказали: «Забери, что он тут валяется».
С.В. Может и к лучшему, что из вас учитель не вышел.
В.Р. Из меня график вышел - шрифтовик. Я – ас в шрифтах! Нет, в театре я, конечно, тоже поработал – делал «Егора Булычёва», «Женитьбу» Гоголя. Но графика, особенно шрифты, вообще любое оформление – было очень в то «докомпьютерное» время востребовано. Всегда была работа. Мне, считаю, повезло – я познакомился с Лазарем Абрамовичем Рапаппортом – известным книжным графиком, классным шрифтовиком. Он-то меня и научил чувствовать шрифт: размер букву, стиль.
С.В. Принято думать, что шрифты – это, скорее, ремесло, чем творчество.
В.Р. Да, ты не понимаешь! Шрифты – это стихия! Это сотни вариантов, поиск единственно верного, надо уловить гармонию соотношений. Океан графических знаков – и ты в нём ориентирушься как рыба. Это самое настоящее творчество! Здесь еще и фантазия нужна!
С.В. Не думала.
В.Р. Я участвовал в создании «Детского питания»!
С.В. Вот как!
В.Р. А плакаты для «Госцирка»? А афиши для «Советского композитора»? Родиону Щедрину – клавиры делал, медали юбилейные: «Ленин в кепке», «Солдат с ружьём». Я прошёл большую школу, как график. Это потом всю жизнь помогало.
С.В. Значит, такое чувство, как амбициозность живописца, вам не знакомо?
В.Р. Абсолютно нет. Нет у меня амбиций и никогда не было. У меня всегда была работа. Я никогда не понимал зачем люди встают в позу? Востребованность, наличие заказов – это жизнь! Я делаю то, что умею делать хорошо, профессионально, чтобы потом никогда не было стыдно.
С.В. И тем не менее на выставках вы, в основном, показываете живописные работы. Когда-то же случился переломный поворот?
В.Р. По дороге в Америку. Вернее ещё в Италии – я там сделал пару поддельных яиц с миниатюрной росписью и дилер принял их за настоящие. Мы потом на эти деньги всю Италию обездили. Тут я и подумал: вот она – волшебная сила искусства!
С.В. О том, почему уехали я не спрашиваю...
В.Р. А я скажу: один раз мы с другом сплавлялись по Волге – на лодке, с палатками. И в какой-то деревне пришла идея обменять бутылку спирта на вязанку воблы. Нашли мы мужика в избе, изложили суть товарообмена, а он прищурился и говорит: «Тебе не дам – ты еврей, а вот ему - дам!».
С.В. Понятно. Теперь давайте плавно перейдем к американскому периоду.
В.Р. В американской жизни, скажу я тебе, есть один громадный минус – все говорят по-английски! Ну, хоть ты тресни! Друзья говорили - ты жди: язык как-то естественным образом сам «входит» в человека. Но вот уже 30-ть лет прошло – либо это очень медленный процесс, либо предпосылка в корне неверна. Это обстоятельство несколько затормозило мою деятельность на первых порах.
С.В. Но тем не менее, когда вы сейчас говорите где работаете – все немеют?
В.Р. Ну, да.
С.В. Потом пристают с воприсами?
В.Р. Да.
С.В. И что вы отвечаете?
В.Р. Что я работаю в United Artists, Local #829.
С.В. В профсоюзе работников искусств, стало быть. Получается, что вы уже 20-ть лет работаете на в таких шоу, как SaturdayNightLife (NBC) и Late Night with David Latterman (CBS)?
В.Р. Я профсоюзный художник сцены.
С.В. Как и все, я не могу не пристать с вопросами: вы Леттермена лично знаете?
В.Р. Конечно.
С.В. А Лорни Майклса?
В.Р. Сплетни не буду рассказывать.
С.В. Не губите интервью – ну, хоть что-нибудь?
В.Р. Ну, слушай. Все шоу на TV потрясают слаженностью работы и невероятным темпом. И так было всегда – я ещё даже Джона Белуши застал и тот состав SNL.
С.В. Я знаю, что многие эмигранты, на вопрос: «Когда вы приехали?» – отвечают: «Когда в SNL был ещё Чеви Чейз» или «...Дэйна Карви». В каком режиме SNL снимается?
В.Р. Всю неделю, или даже ещё раньше, пишется сценарий и параллельно ведётся подбор материалов для декораций, костюмов и т.д. Весь «напряг» начинается в пятницу с утра: артисты репетируют, а рядом ведётся монтаж декораций, где-то делаются костюмы, кто-то отлаживает свет, и все заняты исключительно своим делом. К вечеру – пробная съёмка, но артисты и ведущий ещё не в костюмах. Снимают до 12-ти ночи – нам приходится ночевать в гостинице рядом со студией, а с раннего утра в субботу – всё переделывается и доделывается уже по ходу. Окончательная съёмка около 11-ти вечера, затем монтаж. Как они успевают не знаю, так как эфир уже в 11:30 этого же вечера. Из тех сотрудников, кто работает на шоу – никто ничего не успевает посмотреть, так как все заняты своей работой параллельно. Я даже затычки в уши купил, чтобы музыка не мешала. Как из всего этого получается шоу, можно посмотреть только дома по телевизору, если успеешь доехать. А если – нет, то – нет! Мне, в основном, все жена пересказывает.
С.В. А кто больше всех запомнился из «селебрети»?
В.Р. Пожалуй, Мадонна. Я её сильно зауважал – она будучи совсем больной, раз восемь повторила песню с полной отдачей, пока не получилось как она хотела. Трудяга невероятная! Криса Фарлей часто вспоминаю – он всегда был очень веселый и общительный. Я только сейчас, после его смерти, понял, что он такой был не просто так, а под постоянным воздействием чего-то... Но тем не менее впечатление осталось очень доброе.
С.В. А ещё кто?
В.Р. Никого не успеваешь увидеть – я же говорю, темп бешенный!
С.В. А у Леттермена на шоу так же?
В.Р. Нет. Здесь темп более размеренный - шоу ведь ежедневное, кроме пятницы.
С.В. Мне кажется, что я и в пятницу новые шоу видела.
В.Р. Иногда по два шоу в день снимают – заранее.
С.В. А как вам сам Леттермен в ближайшем рассмотрении? Ведь его личная жизнь замкнута и абсолютно недоступна.
В.Р. Сноб.
С.В. Ну, это от популярности – со многими случается.
В.Р. Я думаю, что он всегда им был.
С.В. Дружный ли коллектив на шоу?
В.Р. Не-е-т. Но по отдельности – все отличные люди. Хотя у всех один большой недостаток – не пьют в рабочее время.
С.В. Володя, пока мы тут с вами разговариваем, ваша собака аккуратно «метит» каждую отобранную на следующую выставку работу.
В.Р. Что ты волнуешься – собака в мастерской живёт – понимает что к чему: «метит» только лучшее.
С.В. Так мы ведь лучшее и отобрали! Кстати, кого-то мне напоминает вот эта змея с человеческой головой.
В.Р. Да это жена моя – Соня! Узнала? Похожа, значит...
С.В. Не планируете ли перейти к местной тематике? Все-таки 30 лет в Америке.
В.Р. Я как-то в Манхеттене долго рассматривал местного алкаша, спящего на улице.
С.В. И что?
В.Р. Ну, не интересен он мне, понимаешь! Не ин-те-ре-сен.
© RUNYweb.com
Первый в истории русской иммиграции в Америке общинный мемориальный дом «Лисовецкий» – это место, где в скорбную минуту ухода родного человека, вы будете обеспеченны самой добросовестной помощью на родном языке
Профессиональная видео-съемка и монтаж видео. Телефоны: 1(518) 365-1460, 1(518) 365-3907; e-mail: olegasaulenko@gmail.com
Добавить комментарий
0 комментариев