Павел Лемберский: «Я принадлежу к некоей Третьей с половиной волне»
11 Июля, 2016, Беседовала Анна Генова
Павел Лемберский – писатель-прозаик. Фото: Begemotfoto Photography
Павел Лемберский – писатель-прозаик. Пишет прозу и сценарии на английском и русском языках. Публиковался со статьями и эссе в журналах «Театр» и «Иностранная литература», прозу — в журналах «Соло», «Комментарии», «Новый журнал», «22», Calque, Little Star, Habitus и др.
С 1977 года живёт в США. Окончил филологический факультет Калифорнийского университета в Беркли, затем учился в аспирантуре факультета кино университета Сан-Франциско. Работал в нью-йоркской кино- и радиоиндустрии (2000—2006). Участвовал в кинопроектах режиссера Джонатана Демме. Также был соведущий передачи «33/45» на нью-йоркском радио.
Павел Лемберский – ходячая энциклопедия современной русско-американской культуры. Он пишет прозу и сценарии как на русском, так и на английском, что встречается крайне редко.
Вы живете в Америке целую вечность – с 1977 года. Какими судьбами оказались за океаном, какими были первые впечатления, что из них оказалось соответствующим реальности, а что – нет?
В девятнадцатилетнем возрасте я прибыл в Нью-Йорк с родителями и дедушкой по прямому приглашению американских родственников. В Бронксе, где мы жили первый месяц, оказалось значительно больше полных людей, чем у нас в Одессе. Результаты дальнейших наблюдений лишь подтвердили исходное впечатление. Евреи тоже казались больше числом и гуще «заволошенностью» лиц.
Рябило в глазах от разноцветных этикеток в супермаркетах. Порнокинотеатры на 42-й улице были, да при мэре Джулиани сплыли. Но и первый приличный фильм «В поисках мистера Гудбара» (1977) с молодой Дайан Китон в главной роли тоже оказался малоприличным.
Американские родственники с высшим образованием не знали назначения штрих-кода на супермаркетовских продуктах и испытывали затруднение с правописанием слова February. Если первое было объяснимым неведением визави инновации в консумеристской культуре, то месяц февраль к тому моменту всё же был неотъемлемой частью календаря десятки столетий. Реальность: у сограждан и вправду существенные проблемы с орфографией, лишним весом. Разноцветные фантики давно не раздражают. Диснейленд-аттракцион 42-я стрит – тоже. Порно стало мейнстримом. И куда ж нам плыть?
Вы получили образование, которому могут позавидовать многие: филфак Калифорнийского университета в Беркли и PhD факультета кино университета Сан-Франциско. Скажите, если бы сейчас Вам было 20, пошли бы тем же путем?
У меня звание магистра кино. Сейчас, думаю, дозанимался бы до PhD в том же Беркли или Сан-Франциско и преподавал литературу или кино, что тоже могло бы явиться предметом зависти, может быть, и нет – многое упиралось бы в трудоустройство.
Были времена, когда русскоязычная культурная среда была очень богата яркими личностями – Бродский, Барышников, Довлатов, Шемякин, Кузьминский, Комар и Меламед. Я нарочно ставлю в один ряд – и живых и ушедших, – так как главное, что их объединяло, – эпоха. К той самой 3 волне эмиграции относитесь и Вы, как один из самых «юных». Вы на себе это чувствуете?
Понятие эпохи, говоря эпистемологически, возникает в результате ретроспекции. Я настолько один из юных, что даже и не вполне примыкаю к той эпохе, разве что косвенно и социально. Так, на недавней широкомасштабной экспозиции «Третья волна 1970–1990 и «Новый американец» (в рамках фестиваля русской культуры «Наше наследие»), на возгласы приятелей: «Паша, ну это-то твоё, да?», приходилось мямлить, что экзистенциально – наверное, да, хоть и жил в те времена в Калифорнии, а вот креативно как раз нет: начал писать тексты лишь в 93-м, тоскуя по Америке, находясь в продолжительной командировке в Москве...
Тогда-то, кстати, и увидел в магазине недалеко от театра Гоголя сборник «Третья волна», из которого запомнились нью-йоркские рассказы Мамлеева: вроде узнаваемо, но также и потусторонне – я такое люблю. Хотя покойного автора никто не назовёт представителем сугубо Третьей волны. И уж точно не знал я, что он жил в наших краях.
Личная дружба с Виталием Комаром (мы долгое время жили в полуквартале друг от друга, встречались еженедельно на кофе и, конечно, беседовали обо всём на свете); приятельские отношения с Катей Довлатовой; доверительные – с Марией Бродской – всё это случилось уже в этом веке. Александр Генис на первой нашей встрече у общих друзей справедливо заметил: небольшая разница в возрасте странным образом расположила нас по разные стороны поколенческого, если не эстетического, водораздела (намеренно избегаю слова «баррикада»). И хоть мы с ним несколько раз и выступали на общих литературных мероприятиях, мне действительно легче представить общение домами с его сыном Даней, чем с Генисом-отцом.
И на радио к Генису с моим «Пятьсот весёлым эшелоном», кстати, первым за долгое время русским романом о Третьей волне, именно что глазами «самого юного» из тех русских американцев, – мне также пока лишь предстоит заглянуть. Таким образом, наверное, я принадлежу к некой Третьей с половиной волне.
Что представляет собой «богемная» русскоязычная тусовка сегодня?
Я, признаться, и в молодые годы, когда сам бог велел, а слово «тусовка» было малоупотребимо, – не очень тусовался. А уж в известном возрасте, конечно, стремишься уделять больше свободного времени друзьям юности, чем поддержке фантомной принадлежности к разнообразным тусовкам.
Существует арт-тусовка, а также просто симпатичная около-арт или дизайн-тусовка. Ребята, у которых выходят книги на английском, не то что бы души друг в друге не чаяли, но друга друга знают. Пишущих стихи по-русски – их сегодня, кажется, больше, чем когда-либо на моей памяти, – также можно выделить в отдельную группу, если не держащуюся стайками, то дружащую лайками...
Где они тусуются? Иногда по кафе и ресторанам, иногда по домам, реже – у меня. Существовал одно время такой «Салон 18» – в моей квартире в Сохо, где устраивались экспозиции в 90-е, правда, русские художники у нас представлены не были. На дебютный артист-ток, уже в нулевые, был приглашён Виталий Комар, который дал прекрасную лекцию. В дальнейшем выступали поэты и прозаики из Москвы.
Один из последних ивентов: мною и издательским проектом «Русский Гулливер» были проведены нью-йоркские Парщиковские чтения. Я предпочитаю общаться с друзьями один на один: с писателями Михаилом Шишкиным, Александром Иличевским и другими. Их приезды в Нью-Йорк для меня большая радость. Дружбу и встречи с поэтом Верой Павловой и её покойным мужем-переводчиком Стивом Сеймуром тусовкой тоже не назовешь.
Раньше Вы много печатались в журнале Слово/Word, но теперь, когда уже нет главного редактора Ларисы Шенкер... Насколько я понимаю, сейчас закрылись многие российские частные или некоммерческие издания. Где Вы печатаетесь, насколько успешно это получается сегодня?
В журнале Слово/Word я публиковался один или два раза. Ларисы, увы, нет, ушёл и мой друг Александр Сумеркин – критик, издатель, переводчик, редактор, литературный секретарь и близкий друг Иосифа Бродского. Саша и привёл меня к Ларисе в издательство, где под его редакторством вышла моя первая книжка «Река № 7». Хотя начинал одновременно в московском альманахе «Соло» и в нью-йоркском «Новом журнале», в 95-м, с разницей в полгода. В Интернете публикуюсь в сетевом журнале Textonly.ru – вижу у них часто отличные выпуски. С недавнего времени стал публиковаться в сравнительно новом и динамичном электронном журнале Literratura.org. Не так давно вышло эссе в «Новом мире», довольно плотное, раньше я писал для «Иностранной литературы» и для журнала «Театр». Недавно вспоминал мою колонку, которую сочинял для проекта «Сноб», вел её более года. Думаю, проблем с публикацией следующего текста у меня быть не должно. Выход же следующей книжки во многом зависит от издательской политики и возможностей. Надеюсь, они будут отвечать моим запросам. Что до текстов – их наберется на трехтомник.
Процитирую критика, прозаика и поэта Леонида Костюкова: «На карте современной российской малой прозы Лемберский, без сомнения, занимает достойное место. Другое дело, что карта эта пока не составлена или, что ещё хуже, составлена плохо». Насколько плохо или наоборот хорошо, на Ваш взгляд, составлена карта российской иммигрантской прозы?
Карта современной иммигрантской прозы не составлена вообще. С одной стороны, слышу от московских критиков имена здешних авторов, о которых вообще не имею представления. С другой стороны, кто-то напишет обо мне как об одном из главных имен русской прозы в Америке и продолжателе линии Довлатова, наряду с Маргаритой Меклиной. Вроде это лестно, и я не возражаю против соседства с Маргаритой... но насколько и то, и другое, и третье корректно?
Между мной и прекрасным Довлатовым – океан эстетических различий, между мной и Маргаритой, вероятно, тоже, плюс около 20 лет разницы в возрасте... Пишут ли здешние критики о нынешней иммигрантской прозе? Скорее, в зону их критического внимания попадёт проза метрополии. Я думаю, пришло время восстанавливать инфраструктуру литературы русского зарубежья, то есть расширять спектр критического внимания. «Русской премией» с одной стороны и лайками на фейсбуке с другой тут не обойтись.
Расскажите про свои английские тексты.
Начнем того, что некоторые мои русские тексты включают пассажи, написанные по-английски, например Inner Thighs To Die For – такая берроузская нарезка, где английские предложения чередуются с русскими. Текст Immigrant Song завершается рэпом, длиннющим, который перевёл на русский и вывел в длинную же сноску Александр Давыдов, переводчик, прозаик и редактор моего гулливеровского сборника «Уникальный случай». Мою подборку в отличном журнале Little Star, возглавляемом Энн Шелберг, открывает текст Humble Beginnings, написанный по-английски.
Когда-то я рецензировал книги российских авторов или американских авторов российского происхождения, выходящие здесь на английском, для американских журналов. Совсем недавно меня попросили отрецензировать книгу «Радикальная история и политика искусства» франко-американского философа и критика культуры Габриэля Рокхилла – получился текст на английском раз в пять объёмнее моих русских рассказов. Наброски, заметки, эпизоды к моему следующему роману делаю по-английски – поскольку и роман будет на английском языке.
Каковы будни русско-американского писателя сегодня?
Если художники, причём не только новички, но и т. н. midcareer и старше, сознаются, что половина их времени уходит на переписку с галереями, подачу документов на гранты и рассылку заявлений в резиденции и на программы, то у меня, существующего вне этих структур, часть времени отнимает менеджмент небольшого отеля в Адирондакских горах с таверной, рестораном и рядом коттеджей, которыми я совладею.
Летний сезон в наших озёрных краях, на севере штата Нью-Йорк, довольно насыщенный. Находясь частично в Нью-Йорке, частично в горах, нужно следить за всем – и чтобы россиянка-повар ладила с посудомойщиком из Украины, и чтобы клиенты были сыты, а окна в баре целы. Вечерами работаю с текстами и переписываюсь с издателями – всё же хочется, чтобы вышел не ещё один рассказ там-то и там-то, а новая книга. Вот немцы, вроде, заинтересовались моим «Эшелоном», как некогда они издали сборник моих рассказов – хорошая книжка вышла во франкфуртском издательстве, приятно вспомнить. Публикуюсь сначала на Западе, потом в отечестве, в лучших традициях Герцена и Солженицына.
Источник: Русский Мир
Первый в истории русской иммиграции в Америке общинный мемориальный дом «Лисовецкий» – это место, где в скорбную минуту ухода родного человека, вы будете обеспеченны самой добросовестной помощью на родном языке
Профессиональная видео-съемка и монтаж видео. Телефоны: 1(518) 365-1460, 1(518) 365-3907; e-mail: olegasaulenko@gmail.com
Добавить комментарий
0 комментариев