Александр Герцман и его галерея.
6 Ноября, 2010, Беседовал Геннадий Кацов
Александр Герцман в своей галерее. Октябрь, 2010 г.
Александр Герцман в ЭНЦИКЛОПЕДИИ РУССКОЙ АМЕРИКИ > > >
Александр, в эти 15 минут расскажите о себе. Давайте начнем с первых дней Вашей жизни. И самое интересное в Энциклопедии, конечно, годы становления здесь, в условиях иммиграции. Собственно говоря, приобретения здесь новой профессии, ведь вряд ли Вы ожидали в юности, что будете артдиллером, известным артдиллером, и у Вас будет галерея на Манхеттене.
Совершенно правильно. Я по образованию архитектор. Родился на Украине, в Днепропетровске. Семья? Очень типичная советская семья: мать – врач, отец – инженер. Я окончил художественную школу. Окончил музыкальную школу по классу фортепиано.
Там же, в Днепропетровске?
Там же, в Днепропетровске. В принципе, играли в семье все: и отец, и мать. Потом поступил в Архитектурную Академию, окончил ее. В принципе, было все очень успешно: золотая медаль по окончанию школы, диплом с отличием по окончании Академии.
Мой дипломный проект получил серебряную медаль на конкурсе дипломных проектов, и я получил направление в аспирантуру в Москве, в ЦНИИ теории и истории им. Щусева. Это было очень интересно. Теория истории архитектуры. Это был необыкновенно интересный институт, и, конечно, уехать в Москву и продолжать там образование – это было безумно интересно.
Какой это был год?
Я окончил институт в 1975-м году, и тут же уехал в аспирантуру. Нет, нет, не в 1975-м году, в 1980-м году уехал в аспирантуру. Затем вернулся на Украину, женился и работал архитектором до 1992-го года. Опять же, была очень интересная работа. Я работал в самом интересном институте города, который работал на всю Украину. Дорос до главного архитектора проекта, уже после перестройки, что было очень интересно.
Я тоже никогда не мог подумать, что в 31 год стану главным архитектором проекта. Я руководил архитектурной мастерской, но это, конечно, могло быть только после перестройки.
Вы имеете в виду – по национальному признаку?
Конечно, по национальному признаку, потому что на это уходили у людей десятилетия.
В 1990-1991-м году у меня начались сомнения, стоит там оставаться, или не стоит. Потому что, после Перестройки было безумно интересно. 1986-й, 1987-й год. Открылись глаза, появилось второе дыхание. Было такой впечатление, что теперь можно будет делать все, что ты хочешь всю жизнь.
1989-й, 1990-й год - началась такая пробуксовка. Было впечатление, что все как-то начало замедляться, начинает замедляться после такого рывка необыкновенного. Появились у многих мысли, что может все вернуться на круги своя.
Я решил попробовать уехать. Еврейская иммиграция уже к тому времени закрылась в 1990-м году, потому что Америка сказала, что уже все замечательно в бывшем Советском Союзе. Уже нет Советского Союза, нет притеснения евреев. И к тому времени, когда я решился уехать, уже нельзя было уезжать официально.
Я уехал по гостевой визе, ну, естественно, с желанием…
Нельзя было уезжать в Соединенные Штаты? Можно было в Израиль уехать.
Можно было уезжать в Израиль, но я хотел именно в Соединенные Штаты. Потому что многие мои друзья, уехавшие в Израиль, говорили, что там было очень трудно себя реализовать. Страна, по сравнению с Америкой, небольшая, количество людей очень большое. Большинство моих друзей, по-моему, до сих пор себя не реализовало.
Вы ехали сюда, в Соединенные Штаты, рассчитывая реализовать себя, как архитектор?
Я ехал в Соединенные Штаты, пытаясь выйти на какие-то новые витки своей жизни. Я совершенно не знал, что буду делать, как и большинство прибывших сюда людей.
Мне рассказывали, что все начинали водителями такси, или убирали, или что-то еще. В общем-то, я к этому ко всему был готов.
Я никогда не водил машину, до сих пор не вожу. Приехав сюда, было страшно. Потому что при том, что я, как мы все, учил английский язык - и в школе, и в институте, и в аспирантуре, - приехав сюда, я понял, что этот выученный язык полумертвый, потому что никогда не использовался.
Через некоторое время получил право на работу. Это был уже первый шаг, когда можно начинать работать.
Первая работа была охранником галереи в музее Гуггенхайма. Конечно, это было очень интересно, потому что как раз тогда Гуггенхайм открылся после нескольких лет реконструкции.
Я, когда учился на втором курсе, если мне память не изменяет, на втором курсе Архитектурной академии, мы изучали тогда современную архитектуру. Одно из моих мечтаний было посмотреть музей Гуггенхайма.
Вот, я приехал в Нью-Йорк, пошел посмотреть, а там стоят леса. Музей закрыт. Но висело объявление, что через 2 или 3 месяца он открывается. Совершенно случайно я познакомился с художниками через общих друзей, и супруга одного из них сказала, что они помогают иногда советами, как устроиться на работу приехавшим из бывшего Советского Союза. Она мне сказала, что музей Гуггенхайма ищет охранника в галерею среди людей с образованием художественным, которые говорят на двух языках.
Охранник должен быть непростым?
Да, я пропустил очень важный момент. Музей Гуггенхайма, после нескольких лет реставрации, открывался выставкой русского авангарда. И они ожидали большой поток посетителей русскоязычных. Поэтому они хотели, чтобы несколько человек могли как-то отвечать русским, не все из которых, может быть, хорошо говорили по-английски.
В общем, меня взяли на работу, хотя я не ожидал совершенно. Мне тогда, начальник отдела кадров сказала, что мой английский был гораздо лучше, чем всех, кто к ней пришел. Ну, он общем-то, был более не менее…
И конечно, при всем том, что было очень интересно стоять в музее Гуггенхайма, для меня это было безумно скучной работой. Мне завидовали абсолютно все знакомые. Они говорили: «Ты стоишь в белой рубашке, в галстуке, в таком замечательном месте. У тебя еще есть медицинская страховка, об этом мы все мечтаем».
Я говорю: «Я был начальником архитектурного отдела, я руководил большими архитектурными проектами, а теперь я стою и ничего не делаю».
А до того я познакомился с художниками. Они мне предложили с ними работать. Русские художники, живущие в Нью-Йорке. Я сказал: я архитектор, как я могу работать с художниками? Я не знаю, что это такое. Я не знаю, как это происходит. Я вообще не знаю, что происходит в Нью-Йорке, в американской жизни, особенно в жизни бизнеса.
Один из них мне сказал: «Ты попробуй, у тебя получится, тебе нечего терять». Ну, я попробовал. Начал параллельно. У меня к тому времени появились какие-то американские знакомые, люди достаточно интересные, образованные. Я начал показывать нескольких художников, которых я к тому времени знал. И вдруг их стали покупать. Цены, конечно, были очень невысокие.
Примерно?
$2000, $3000, $1500. И, в общем-то, это начиналось как-то все очень интересно и для меня очень странно. Я никогда не думал, что это станет моей профессией.
Я начал втягиваться в это, мне стало интересно. Начал знакомиться с новыми русскими художниками, живущими в Нью-Йорке, с художниками, которые, как я потом выяснил, были одними из самых интересных, талантливых и крупных художников русского происхождения, живущих в Америке.
Опять же, мы, со своими американскими знакомыми, организовали Фонд русского искусства. Я начал искать возможности организации выставок в университетах, в музеях.
Первую выставку я сделал в музее университета Джона Хопкинса. Это один из самых известных университетов Америки, в Балтиморе. У них есть совершенно замечательный музей, который был расписан Леоном Бакстом.
И, конечно, когда я предложил русскую выставку, - у них на стенах росписи Бакста и коллекция Бакста, одна из лучших в Америке, кстати, - то директор музея заинтересовался этой выставкой. После того, как вышел каталог этой выставки, мы напечатали его с моими друзьями в фонде.
На следующий день после открытия выставки, Baltimore Sun, в общем-то, очень известная газета, вышла с огромной статьей на первой странице. Это была суббота, самое, как бы, читаемое время в Америке.
Была совершенно замечательная статья. Все мои американские знакомые сказали: «Ты должен этим обязательно заниматься, потому что ты в Америке 2,5 года, ты делаешь первую выставку, она получает первую страницу Weekend Art Section в «Baltimore Sun».
Я посмеялся, конечно. Мне было очень приятно увидеть имена своих художников, увидеть свою фотографию, интервью, но я по-прежнему не думал, что этим буду заниматься.
Я сделал вторую выставку, недалеко от Нью-Йорка, и получил статью в The New York Times. Статья была не плохая, после чего мне абсолютно все сказали, что если я брошу этим заниматься, то это будет полным преступлением, ведь получить статью в The New York Times после Baltimore Sun, - это, как бы, половина карьеры. Я, конечно, никому не поверил, но продолжал этим заниматься, потому что мне становилось все более и более интересно.
А Вы, что называется, для этой публикации в The New York Times приложили руку, или это кто-то пришел, какой-то журналист и написал? Вы никого не звали?
Я никого не звал. Директор галереи, в которой я это делал, просто послал Press Release в The New York Times, как он посылал во многие газеты и журналы. Кстати, потом вышло несколько журнальных статей.
Вот так, в общем-то, началась моя американская карьера куратора и дилера. Естественно, если ты занимаешься чем-то 7 дней в неделю, 18 часов в сутки, то это начинает развиваться. Начинает развиваться интересно. Постепенно я начал работать, практически, со всеми крупными художниками русского происхождения, живущими в Нью-Йорке, в Москве, в Париже, в Берлине, в Мадриде, в Лондоне. Конечно, работал с коллекционерами, потому что музейные выставки, которые я организовывал, – это был очень хороший маркетинг.
Была замечательная пресса. Было еще несколько статей в The New York Times, был The New York Magazine, был The New Yorker, Associated Press, ITAR-TASS, Art Forum, то есть очень крупные и интересные журналы и газеты писали о моих выставках и о художниках, с кем я работал.
В 2001-м году я организовал второй фонд «Американские друзья Третьяковской галереи». Начал делать большие благотворительные вечера, - популяризация галереи, популяризация русского искусства, русской культуры.
Начали приходить очень интересные люди ко мне: звезды политики. Люди, которые занимались литературой, искусством, от прессы - русские и американцы. И, в общем-то, это был уже совсем другой уровень, высокий уровень работы.
Я делал выставки не только в университетских музеях. Я сделал выставку в Третьяковской галерее. Привез отсюда, из Америки, выставку в Третьяковскую галерею, в Русский музей в Петербурге, в музей Современного искусства в Вене, в музей Современного искусства в Ахене, где самая крупная русская коллекция в Европе, это очень престижный музей.
Вот так, в общем-то, все происходило. И мне все больше и больше хотелось не просить у музеев, можно ли сделать выставку, а делать что-то самому.
Александр, и в результате, у Вас галерея на Манхеттене.
Это была мечта.
Какой год?
В каком году я открыл галерею? Открыл я ее 1,5 года назад, то есть, я приобрел это пространство 3 года назад. Ушло 2 года на то, чтобы сделать дизайн, чтобы построить ее. Это была фабрика раньше. И 1,5 года я уже здесь функционирую.
Здесь на Бродвее и Bleeсker. И, последнее: какие качества необходимы, как Вы считаете, артдиллеру, галеристу?
Упорство, вера в себя, вера в своих художников. Образование, ну, и определенные человеческие качества общения с людьми.
И удача.
Наверное, это нужно всем.
© RUNYweb.com
Первый в истории русской иммиграции в Америке общинный мемориальный дом «Лисовецкий» – это место, где в скорбную минуту ухода родного человека, вы будете обеспеченны самой добросовестной помощью на родном языке
Профессиональная видео-съемка и монтаж видео. Телефоны: 1(518) 365-1460, 1(518) 365-3907; e-mail: olegasaulenko@gmail.com
Добавить комментарий
0 комментариев