Оценить материал
Еще читать в этом разделе
- 09.08Фриз берет штурвал: знаковое издание Armory Show
- 09.03Урегулирован судебный спор в отношении картины Шагала
- 09.03Найденную на чердаке картину продали с аукциона за $1.4 млн
- 09.01Музей воздушных шаров в Винвуде: интерактивное взаимодействие с искусством
- 08.19Знаменитая часовня Ротко в Хьюстоне, поврежденная ураганом «Берил», закрывается на ремонт
Леонид Лубяницкий и его «портретарий»
5 Октября, 2010
Фотохудожник Леонид Лубяницкий у себя дома в Манхэттене, Август 2010 г.
Леонид Лубяницкий в ЭНЦИКЛОПЕДИИ РУССКОЙ АМЕРИКИ > > >
Леонид, несколько слов о себе: главные этапы большого пути.
Моя биография очень короткая и простая. Я родился в 1938 году в городе Ленинграде. В третьем поколении фотограф. Мой отец был фотографом и художником по костюмам для театров, также он преподавал до войны в институте ЛИПКРИ - это Ленинградский институт повышения квалификации работников искусств.
Я начал заниматься фотографией в 6 лет, а когда мне было 17-ть, мой отец умер, и на следующий день после похорон я пошел работать в коммерческую студию. Нужно было поддерживать как-то семью, хотя я никогда не хотел быть профессиональным фотографом. Это просто так случилось.
Пару лет спустя, я был призван в Советскую армию, попал в Заполярье. Там я занимался аэрофотографией, а после службы приехал обратно в Ленинград и не знал, чем я буду заниматься, потому что мне очень не хотелось становиться профессиональным фотографом. Я занимался художественной фотографией всегда, всю свою жизнь, начиная с детства, и это всегда был большой компромисс – зарабатывать деньги при помощи фотографии или заниматься художественной фотографией.
Силою судеб, один мой друг, которого я немножко, так это, учил фотографии, случайно встретил меня; он в тот момент работал телеоператором. Он привел меня на Ленинградскую студию телевидения, и сказал, мол, это мой друг – он умеет снимать кино.
Я стал снимать кино сначала в качестве оператора, потом режиссера-оператора и автора сценариев. Я делал такую программу, называлась ХОЛСТ (художественное обозрение ленинградской студии телевидения) – все про искусство в популярной форме.
Я сам писал сценарии, сам снимал и сам монтировал эти картины, подкладывал звук и музыку и все, что с этим связано.
Потом я ушел обратно в фотографию, снимая где-то материал в Киеве в шестидесятые годы. Мы с моим другом Высоцким жили в одной и той же гостинице, и он мне, значит, говорит: «Слушай, хочешь, пойдем в гости к Параджанову?»
Мы пошли в гости к Параджанову. У меня было свое портфолио, с собой, и я показал Параджанову свои работы, на что он сказал: « Слушай, тебе нельзя заниматься кино!»
Я говорю: «Почему?»
Потому, говорит, что ты индивидуалист, а кино – это коллективное творчество. И мне потребовалось пару лет, чтобы перестроить свою психику обратно в фотографию, потому что масса людей наивно думают, что это как бы смежные профессии. На самом деле – нет. Я ушел обратно в фотографию, и я думаю, что я - один из немногих людей, которых знаю, кто добровольно покинули бы кино. Потому что кино – это так засасывает, такой drag, что не важно, кем ты там работаешь, там, режиссером или осветителем, - от этого трудно очень уйти. И я, значит, стал работать для различных издательств и журналов, а потом я эмигрировал.
В каком году?
В 72-м году я иммигрировал в Америку и начал все сначала. Моя первая и единственная работа в Нью-Йорке - ассистентом у Ричарда Аведона. Это очень такой, я бы сказал, человек номер один в фотографии за прошлый век.
А потом, через год с лишним, я открыл свою студию и стал работать для различных журналов. Всего их в Америке было 22. И в журналах в разных других странах, в Европе и в Южной Америке.
Ну примерно, в каких журналах Вы работали, не скажете?
Я работал в журнале Vogue, Vanity Fair, Condé Nast Traveler, Time, People, The New York Times Magazine, LOOK , Horizon, Science Digest и так далее.
А здесь Вы сняли, ну, и здесь и в Ленинграде, замечательные фотографии Ваших друзей, попутчиков по жизни: это и Бродский, и Барышников. Несколько слов о них, поскольку понятно, что это люди мирового уровня…
Бродского я знал с детства, наши отцы еще дружили до войны. Отец Бродского тоже был фотограф. А Барышникова я снял впервые для киноочерка на ленинградском телевидении, когда ему было 15 лет, и он в первый раз приехал в Ленинград.
Мне позвонил мой редактор, некто Борис Александрович Толчинский, и, это было в воскресный день, попросил меня сделать материал для него, для новостей. Он говорит: «Моя старая приятельница, бывшая балерина Мариинского театра – Толкиева-Берзник, привезла своих детей из Риги. Она руководитель этой школы. Пожалуйста, сделай для меня этот материал».
И добавил: «Мне нужно 3 минуты экранного времени, а остальное ты можешь сделать для себя. Но у меня к тебе большая просьба: там есть один мальчик белобрысый, маленького роста, его зовут Миша Барышников. Держи на нем больше камеру. Я тебе потом расскажу, в чем дело».
Когда я приехал на студию, обработал материал и начал его монтировать, Борис Александрович мне рассказал очень интересную историю. Ассистентка Берзник, некто Дайана Йоффе, взяла маленького Мишу Барышникова и привела его к Пушкину и попросила его взять к себе в школу, но Пушкин отказался.
Он сказал, что, во-первых, он чересчур старый, а, во-вторых, чересчур маленький. Короче говоря, она его умолила взять мальчика к себе в школу. После этого, через 3 года Барышников в Варне завоевал первое место в мире, стал мировой звездой.
Ну, вот это так случилось.
Вы в Соединенных Штатах 38 лет?
Это да.
Вы провели большую часть этих лет в Нью-Йорке?
Я вообще по различным заданиям различных журналов объездил весь мир, исключая страны демократического лагеря. Никогда там не был, и в Европе я не был в одной стране – это Австрия, а так я объездил, наверное, больше пятидесяти стран мира.
В каком городе, кроме Нью-Йорка, Вы бы еще хотели жить?
В Риме или в Лондоне.
А в Вене?
No, в Лондоне.
Что Вам дала иммиграция?
Это очень хороший вопрос. Я могу сказать одно: для меня профессия - это моя жизнь, и Нью-Йорк – это Мекка для фотографов, которые занимаются творческой фотографией. И то, что я здесь сделал за годы жизни, и то, что я здесь увидел, отсмотрев более 5000 фотографических выставок живьем, – это не то же самое, что смотреть фото в книгах или в журналах, потому что там - это «впечатление» о фотографии. Это дает, как говорится, определенный душевный подъем и желание делать то, что ты делаешь.
О душевном подъеме: состояние Вашей души в настоящий момент?
В настоящий момент у меня вполне боевое настроение, я работаю над целым рядом вещей. К сожалению, большая часть моего архива сгорела. В 1993-м году был пожар в студии, который уничтожил 250000 негативов и мою ретроспективную выставку, более 500 работ, которую я печатал 3 года. Я после этого 5 лет вообще ничего не делал, тем не менее, пришел в себя и занимаюсь сейчас остатками своего архива. У меня там еще на 5 – 6 выставок материала различного, и потихонечку это, как бы, отрывается от земли.
Я даже сконструировал одну камеру, для одной идеи, которую много лет вынашивал, и я думаю, что осенью уже начну снимать.
Что для Вас крайне бедственное положение для человека? Хотя, возможно, Вы уже ответили, говоря о том, что сгорел архив…
О, знаете, однажды я снимал Бернардо Бертолучи. Он человек очень закрытый, то, что по-английски - resort, а я, когда снимаю людей, очень много разговариваю и вообще считаю, что съемка портрета в студийных условиях – это такой сложный процесс, в который вовлечены два человека – это снимаемый и снимающий. И когда фотографы говорят: «Я это сделал», - для меня это выглядит несколько банально и смешно, потому что это, как говорится, соединение двух энергий двух людей.
Если человек вам доверяет, если он открыт к различного рода вопросам, то фотография всегда получится, я имею в виду психологический портрет. И снимая Бертолуччи, я, разговаривая с ним, спросил: «Скажите, у вас есть какие-нибудь страхи, как, в общем, у любого артиста?»
Он говорит: «Да, конечно. Самый большой страх – это начать подражать самому себе».
Добавить комментарий
0 комментариев