Оценить материал
Еще читать в этом разделе
- 04.08Первый номер Action Comics 1938 года с участием Супермена продали за $6 млн
- 04.04Джилл Байден опубликует детскую книгу о кошке из Белого дома
- 03.05Коентис-Слип: манхэттенский квартал для начинающих гениев
- 01.22Найдены 20 неизвестных произведений автора бестселлера 'Little Women' Луизы Олкотт
- 01.21В США издана биография Алексея Навального
Материалы по теме
Служение своенравной особе. Штрихи к творческому портрету Давида Гая. Часть Вторая
19 Мая, 2014, Михаил Стоянов
Писатель и журналист Давид Гай
Несколько иного рода документальное исследование “Вторжение”: неизвестные страницы необъявленной войны (изд. “ИКПА”, Москва, 1991 г.). Здесь отсутствовала дистанция времени, все пронизывалось тогдашними реалиями, обжигало правдой. Но и здесь главными были свидетельства очевидцев, участников войны Советского Союза в Афганистане.
Соавтором Давида Гая выступил известный журналист Владимир Снегирев, который провел в Афгане больше года в качестве советника. А Гай бывал там в газетных командировках, ему довелось участвовать в историческом марш-броске первого подразделения 40-армии из Джелалабада в Кабул 15 мая 1988-го, знаменующем начало вывода советских войск.
Эту книгу до сих пор многие военные и читатели считают одной из самых честных и правдимых. Ее ищут, скачивают текст, она продается в интернет-магазинах. Она не ушла в небытие, отнюдь. О позиции авторов говорят называния глав и подглавок, например, “Грабьармия”, “Вши и каша”, “Перебежчики”. Книга насыщена острыми, горячими диалогами авторов – спорами, дискуссиями, желанием докопаться до истины. “Разумеется, наши оценки и выводы пристрастны, окрашены личностным отношением к описываемому. Иначе и быть не могло. Это не строгий исторический труд, где все выверено и разложено по полочкам, а попытка публицистического осмысления”, – пишут авторы в предисловии.
Необъявленная война больно ударила по престижу страны, была крайне непопулярной в народе, развращающе подействовала на многих ее участников – не случайно некоторые мафиозные группировки 90-х состояли из “афганцев”. Они боролись с конкурентами за возможность делать криминальный бизнес, отсюда убийства, взрывы типа того, что произошло на Котляковском кладбище.
Той войне дана исчерпывающе негативная оценка. Попытку пересмотреть ее недавно предприняли “афганцы” – депутаты российской Госдумы. Но трудно придать пафос героизма и патриотзма тому, что натворили “воины-интернационалисты” в прежде дружественной войне, где погибли более полутора миллионов жителей. Гай и Снегирев подробно описывают уголовные дела, возбужденные против офицеров и солдат 40-армии.
Более того, война стала катализатором последующих событий, в значительной степени обусловила приход в власти талибов, активность “Аль-Каиды”, развитие мирового терроризма, события 9/11.
Непреходящая ценность “Вторжения” – в детальном показе, с чего все началось, как продолжалось и к каким результатам привело.
… В середине 90-х Снегирев поехал в командировку в Афганистан. Ему довелось встретиться с Ахмад Шахом Масудом, в годы войны видным полевым командиром моджахедов. “Вторжение” посвятило этому незаурядному человеку несколько страниц. На протяжении всей войны он был самым опасным противником советских войск. Оценка авторов совпадает с мнением генерал-майора КГБ Виктора Спольникова, который, отдавая должное “хозяину Пандшера”, отзывался о нем почти с восхищением: “Надо отметить, что в лице Ахмад Шаха Масуда, таджика по национальности (долина реки Пандшер заселена горными таджиками), бывшего учителя, молодого и энергичного военного руководителя афганская исламская контрреволюцияобрела представителя новой плеяды военных и политических руководителей… “
После вывода советской армии из Афганистана он возглавил фактически независимый населённый таджиками 2,5-миллионный северо-восточный регион Афганистана, прозванный “Масудистаном”, который имел собственное правительство, деньги и хорошо вооружённую армию численностью до 60 тысяч человек.
В 1992 году армии Масуда и Дустума заняли Кабул и свергли правительство Наджибуллы, а Масуд стал министром обороны. Началось его противостояние с Гульбеддином Хекматияром, стоявшим на окраинах столицы. В январе 1994 года Хекматияр уже в альянсе с генералом Дустумом начал военное противоборство с Ахмад Шахом Масудом за контроль над Кабулом..После захвата талибами центральной власти в Афганистане в 1996 году “Масудистан” возродился и вошёл в состав Северного альянса, который возглавил Масуд.
9 сентября 2001 года на Масуда было совершено покушение во время интервью – террористы-смертники выдавали себя за журналистов, спрятав взрывчатку в видеокамеру. Ахмад Шах Масуд скончался от ран на следующее утро, 10 сентября. По некоторым утверждениям, он был ликвидирован с подачи бин Ладена. На следующий день самолеты террористов врезались в здания “Близнецов” и в Пентагон…
Снегирев подарил Ахмад Шаху Масуду книгу “Вторжение” , показал его фотографию, представленную в издании. Его собеседнику перевели написанное о нем. Ахмад Шах Масуд поблагодарил за подарок и дал распоряжение перевести книгу Гая и Снегирева на английский и таджикский.
…Как ни странно, “Вторжение “ не издано в странах Запада, прежде всего, на английском. Это тем более удивительно, что после выхода ее в свет с авторами связались представители ряда зарубежных издательств. Но… только что завершилась война с Ираком в Персидском заливе, и внимание журналистов и издателей переключилось на нее. А жаль… Прочитать “Вторжение” было бы совсем не лишне тем, кто собирался отомстить бин Ладену и его помощникам за 9/11 и начал свою войну в Афганистане. Наверняка почерпнули бы немало полезного и поучительного…
Трилогия на тему иммиграции
Летом 1993-го Давид Гай эмигрировал в США, где уже находилась его семья. Никто его не выталкивал из страны, не принуждал к отъезду – времена изменились. Это было его личное, вполне осознанное решение. Он понимал, сколько теряет, и неизвестно что приобретет на чужбине, но решение было твердым – круто поменять привычный уклад существования. И мало утешала мысль Андрея Синявского: телу писателя все едино где пребывать. Телу – да, а душе?!
В романе “Средь круговращенья земного…”, завершающим иммигрантский цикл Гая, приоткрывается завеса над решением одного из героев покинуть Россию. В его раздумья автор вкладывает собственную оценку происходившего в стране в конце 80-х – самом начале 90-х и предвидение дальнейшего хода событий, во многом угаданные творческой интуицией. В эмоциональном, немного взвинченном разговоре с близким родственником-американцем Роном, преподавателем русской литературы в университете, герой вспоминает:
“В конце восьмидесятых и начале девяностых по России волной митинги катились. Народ в политику ударился. На Манежной площади в Москве собиралось до ста тысяч. Форменное сумасшествие. На каждом митинге, как заклинание: “Дороги назад нет! Возврата к прошлому не будет!” Вчерашние лакеи, учуяв выгоду, возомнили себя истинными демократами, ярыми борцами с коммунизмом, пребывали в уверенности – ничего не стоит повернуть страну в нужном направлении. Памятник Дзержинскому свалили – и остальное так же повалится, само собой, лишь толкнуть маленько требуется. И так все легко и просто казалось, и во всю мощь ораторских легких, усиленных микрофонами: “Возврата нет!”, и подхватывали тысячеусто, усиливали, и плыло звонкое эхо над головами, и входили в раж от собственной смелости и решимости, и мерещилась скорая победа по всем направлениям. А я вспоминал известного тебе Бердяева: революция всегда есть маскарад, и если сорвать маски, то можно встретить старые, знакомые лица. Новые души рождаются позже… Пыл митинговщины и выглядел отчасти революцией, к счастью, бескровной. Я стоял в беснующейся толпе и думал: “Откуда такая уверенность на счет того, что нет дороги назад? Где гарантия, что не попятитесь, не повернете, братцы, в обратном направлении, едва запахнет жареным, не расстанетесь с лозунгами, без которых жить сегодня не можете, и не смените их играючи на другие, более понятные и привычные? За год или два народ поменяться не может, и за пять не может, и за пятьдесят лет не может.
Не отношу себя к прорицателям, не ищу в себе дара глубокого предвидения, да и у кого он есть… Однако, Рон, поверь на слово: разгул митинговой стихии показался предвестником скверных перемен. Так и произошло. И все-таки, мало кто ожидал такого крутого поворота, когда Сталину готовы ставить памятники, страна во многом копирует Советский Союз и опять сформированы образы внутреннего и внешнего врагов. В нынешней России я не смог бы жить, несмотря на то, что мой читатель больше там, чем здесь…
Если ты, дорогой Рон, не устал от моих откровений, то позволю себе еще одно объяснение. После отъезда жены и сына я остался последний. В том смысле, что история моей семьи в России закончилась. Осознание этого непреложного факта пришло с опозданием и поэтому воспринималось еще более остро. Я ощутил болезненный надлом, впал в форменную депрессию. Жизнь моя в России выглядела пустой и ненужной, смысл ее был потерян. Передо мной возникла дилемма: либо продолжать существовать в стране, где корни древа ушли глубоко под землю, ствол усох и свежих зеленых побегов нет и быть не может, либо поставить точку. Я выбрал второе.
– Я бы на твоем месте поступил так же, – после недолгого раздумья произнес Рон”.
Начинал Гай свою новую жизнь в благословенной Калифорнии, в Сан-Диего, одном из самых красивых городов Америки, с изумительным климатом. Для него пребывание здесь стало сладкой пыткой. Покой, дивная природа, океан – и абсолютная замкнутость, изолированность от бушующих страстей, напряжения огромного города, каким была для него Москва. И, наконец, оттутствие настоящей активной журналистской работы.
В “Сослагательном наклонении” он описывает дивные красоты Сан-Диего, названного в романе городом- раем. Все прекрасно вокруг, но в таком городе хорошо удавиться, заканчивает Гай панегирик новому месту обитания.
Он не был бы самим собой, если бы смирился с обстоятельствами. Вместе с издателем А. Дурмашкиным открывает журнал “Факт”. Рекламное издание, с определенным количеством информационных текстов. Это был первый шаг укоренения.
Он сотрудничает с несколькими американо-русскими газетами, становится членом редколлегии калифорнийского еженедельника “Панорама” , возглавляемого Александром Половцем. О новых книгах, которые хотелось бы писать, и не помышляет – не до жиру, быть бы живу. Судьба дала шанс прожить новую жизнь, лучше или хуже прежней, он пока не знает, да и чем измерить “лучше” или “хуже”… “Говорят, эмиграция – это похороны, после которых жизнь продолжается… Другой вариант: эмиграция – капля крови нации, взятой на анализ” – это из “Сослагательного наклонения”, второго романа Гая иммигрантского цикла. Однако новые впечатления и их осмысление рано или поздно лягут в основу художественных произведений – сомнений в этом у него нет. Вот только когда созреет решимость и появится возможность начать сочинять…
Гай оказался востребованным в США – его пригласили в Нью-Йорк редактором русскоязычной газеты “Еврейский мир”. Затем 11 лет он проработал в крупнейшем еженедельнике “Русская реклама” объемом почти 400 страниц. Четыре с лишним года возглавлял творческий коллектив газеты “В Новом Свете”. Словом, всегда при деле, которое любит и которое знает.
В “Русской рекламе” мы стали коллегами, и я хорошо помню, сколько усилий прикладывал он для совершенствования этого поначалу сумбурного и неподъемного издания…
А как же литература? Пришел и ее черед.
За несколько лет пребывания в Нью-Йорке Гай написал трилогию, которая теснейшим образом связана с его личным иммигрантским опытом. И еще теснее переплетается с опытом российской действительности. Все три романа произрастают из удобренной почвы воспоминаний, увиденного, понятого, перечувствованного.
“Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы похожи на жизнь”, – писала Жорж Санд. У Гая трилогия причудливо переплетена, перевита жизненными реалиями, прежними и новыми – и раздумьями о человеке в “пограничном состоянии”, отплывшем от одного берега и покуда не приплывшем к другому. Эту особенность чутко уловил чикагский критик Ванкарем Никифорович, опубликовавший в московской “Литературной газете” рецензию на “Джекпот” – первый роман цикла. Она так и называется: “Меж двух берегов”. Мучительное ощущение неопределенности, пережитое самим автором, персонифицировано в его героев.
“Джекпот” (изд. “Радуга”, Москва, 2005 г.) любопытен по стилистике, написан в иной манере, нежели прежние произведения автора. Постоянные инверсии, сказуемое перед подлежащим, рубленые фразы – особая энергия пульсирующего текста. Изящное и достаточно необычное обрамление – стихи Рильке, отнюдь не создающие диссонанс – напротив, эмоционально усиливающие историю иммигранта Кости Ситникова, выигравшего в лотерею многомиллионный джекпот. И вовсе не лишними выглядят его дневниковые записи о восприятии Америки, порой парадоксальные, с некоторыми не соглашаешься, но никогда не тривиальные, не скучные.
Ситников, сценарист документального и научно-популярного кино, поняв, что прежние советские занятия в Штатах не прокормят, закончил курсы техников по радиационной медицине, в итоге стал получать 60 тысяч долларов в год, что давало относительное материальное благополучие. После смерти жены жил один, изредка менял любовниц, семья дочери обитала в другом штате, в воспитании внука Костя принимал мало участия – так вышло помимо его воли. Так бы и влеклись дни, похожие один на другой, если бы не сумасшедшая удача – выигрыш джекпота.
“Yes!!! Да, да, да!!! Толчком и обмиранием, горла судорожным перехватом, выпученными, все еще не верящими глазами, ударами пульса, гулкими и редкими, как при брадикардии – провозвестниками невозможного, неправдоподобного, несбыточного, примстившегося – и уже реального. Чуда… Слепой жребий, прихоть судьбы, выбор из десятков миллионов, ложащихся спать и просыпающихся с одной и той же мыслью потаенной: а вдруг?.. Алчущих, страждущих, надеющихся. Почему выбор пал на меня, почему? Награда за долготерпение, веру? Другие куда больше меня терпели, верили. Я и играл-то словно понарошку, по привычке, без азарта и страсти. Компенсация за жизненные потери, утраты? Жена – единственная подлинная утрата, никакими деньгами, даже такими сумасшедшими, не возместить. Остальное – не в счет. Проверка, испытание, дьявольский план искушения? Но кому я нужен там, наверху? Пылинка макрокосма. Узрели меня, выделили из мириад таких же пылинок, ради чего, с какой целью? I always knew I would win! Я всегда знал, что выиграю! Но я-то не знал! Следовательно, выделили по ошибке. По недосмотру небесной канцелярии. Следовательно, надо остерегаться. Всех и вся. Машин на дорогах. Самолетов в небе. Кораблей в море. Прохожих в переулках. Сосулек и кирпичей. Дальних странствий. Коротких свиданий. Врачей и лекарств. Еды в ресторанах. Женщин и мужчин. Стариков и детей. Собак и лошадей. Правды и лжи. Признаний и утаиваний. Ножей и пистолетов. Ненависти и любви. Жизни и смерти. И всего остального, могущего в любой миг обернуться расплатой. Ибо все в нашем мире уравновешено, и если дается тебе непомерно много, то и отнимается столько же.
Ну, братец, это ты загнул. По-твоему, нет баловней судьбы, одариваемых сверх меры просто так, ни за что? Есть, и немало. Впрочем, куда меньше, чем тех, на кого несчастья сваливаются беспричинно, одно за другим. Ты включен в разряд счастливчиков. Цени и перестань мерехлюндии разводить. Радуйся жизни, возможностей у тебя теперь – хоть отбавляй”.
Как потратить деньги, для начала раздав энные суммы нуждающимся друзьям – в Америке и России, как построить новую жизнь в комфорте и сытости с учетом миллионов, с неба свалившихся?.. Вопросы для героя далеко не праздные. Изучив статистику, Костя получает предостережение – 70% американцев-счастливчиков вроде него кончают жизнь плохо: отторжение родственников, завидующих и строящих козни, охочие до денег бабы-интриганки, наркотики, разводы, самоубийства и просто убийства…
Избежать всего этого непросто, тем более, что Костя несколько лет назад перенес операцию на открытом сердце…
Он увольняется с работы, покупает квартиру в Манхэттене, дачу в Поконо и… начинает писать роман о своем новом житье-бытье. Он по-прежнему меж двух берегов…
Приехав в Москву повидаться с семьей покойного друга и отдать деньги вдове, Ситников попадает в водоворот событий. Познакомившись с Алей, хозяйкой туристического агентства, которая становится его любовницей, по ее приглашению попадает на пикник в Рублево к высокому начальнику. К Косте с интересом приглядываются: русский, миллионер (любовница растрепала), возможно, захочет открыть свой бизнес…
“Желают ему здоровья и успехов, сравнительно молодая дама, сидящая по левую руку от Али, тянется, чтобы чокнуться, в разрезе сарафана видна не стесненная лифчиком грудь, она дотягивается рюмкой м поддатым голосом:
– Вы – русский или американец? Я имею в виду: кем вы себя сами иден…тифицируете? – споткнувшись на последнем мудреном слове.
С вопроса этого, вернее, с ответа на него – дернул же черт на серьезный тон перейти! – и начинается… Мог бы подыграть компании, подольстить даже: ну, конечно, русский, кто же еще, в Америке нам прижиться до конца трудно, невозможно, и ведь правда это, а выскочило неожиданно совсем иное:
– Видите ли… Если несправедливо ругают Россию – я русский, если Америку – я американец.
– А если справедливо?..
– Тогда мне вдвойне обидно за страну.
– За какую?
– За ту и за другую”.
Это – ключевой момент. Натура сложная, противоречивая, импульсивная, Ситников до конца не адаптирован к американской действительности, одновременно отторгая многое, что происходит в России. Мучительно пограничное состояние, но оно характеризует внутренние борения, происходящие у очень многих иммигрантов, и в этом смысле Костя отнюдь не исключение.
А дальше… типичная история лихих 90-х: Ситникова выкрадывают бандиты и требуют выкуп, точнее, перевести на определенный банковский счет круглую сумму. Костя подозревает в наводке свою московскую подругу Алю… Все кончается благополучно – его вызволяют и он возвращается в Нью-Йорк. Но здоровье в связи со случившемся подорвано, вновь проблемы с сердцем.
Вот финал романа.
“…Просыпается Костя от застрявшего в горле кома и позывов рвоты. Жмет где-то посередине, он безобманчиво понимает, что э т о такое, ожидал этого, однако надеялся – не так скоро. К а ж е т с я, в с е, произносит беззвучно кто-то другой за него, нет уже ни страха, ни отчаяния, ни желания потянуться к телефону и набрать спасительные 911, нет ничего, кроме пульсирующего рефрена:ка ж е т с я, в с е. Несколько секунд он лежит с закрытыми глазами, сдерживая причиняющее боль дыхание. Мельтешат лица, доносятся голоса, шумы, плещется море, все начинает вращаться, извиваться, кувыркаться с нарастающей скоростью, как в сильном хмелю. Похоже, он теряет сознание, освобождается от обременительной плоти, обретая крайнюю, прежде неведомую ему степень свободы. Усилием воли он выпрастывает ноги из простыни, которой укрывается, пошатываясь, встает, боль усиливается, неверным шагом бредет в коридор, поворачивает на полоборота защелку и приоткрывает входную дверь. Навязчивая идея, преследовавшая его последние недели, связана именно с дверью: не хочется неизвестно сколько догнивать в пустой, запертой изнутри квартире , пока отсутствие его не обнаружат. Он делает шаг в направлении спальни, где телефон, с которого еще можно набрать 911, и падает в проход. Последняя мысль его связана с дверью, и он инстинктивно просовывает в проход руку. Теперь дверь не захлопнется.
При падении не чувствует удара, боль разрывает грудь на части, и, уже отключаясь, он вышептывает невнятное, понятное лишь ему и не слышимое никем в этом внезапно осиротевшем мсире: “Как глупо…”
Роман, который Ситников успел дописать, выходит благодаря стараниям друзей в России, его переводят на английский и выпускают в США. О нем говорят, своим вниманием книгу русского писателя-иммигранта удостаивают солидные издания. Голливуд покупает у дочери права на экранизацию.
“Всего этого Константин Ильич никогда не узнает. Как глупо…”
Второй роман цикла – “Сослагательное наклонение” – совсем иного рода. Он, как говорится в аннотации, посвящен любви. Часто аннотации грешат приблизительностью, поверхностным описанием содержания или, напротив, выхватывают одну какую-то идею в ущерб другим, обедняя смысл написанного. В данном случае издательская аннотация выразительна и точна. “Невероятным, беспредельным, исступленным, жертвенным, безответным, безысходным, бросающим вызов всем и вся предстает со страниц романа это чувство! Но роман не только об этом. Смысл его гораздо шире. Это – глубокий, насыщенный сочными деталями рассказ о поколении, вошедшем в самостоятельную жизнь в 60-е годы прошлого столетия. Людей этих разбросало по миру, одни остались в России, другие, как герои романа, оказались в эмиграции. Особое звучание, особую окраску придает книге описание их жизни в Америке. Роман автобиографичен в той степени, в акой может быть автобиографично художественное произведение”.
Обратим особое внимание на последнюю фразу.
Главный герой Даниил Диков, Даня, литератор, чей контур намечен в “Джекпоте” (Даня – редактор русской газеты,друг Ситникова, его душеприказчик), готовится отметить юбилейную дату, живет на даче герл-френд в Поконо близ Нью-Йорка и ждет гостей. Повествование поделено на шесть дней недели, с понедельника по субботу. Диков вспоминает перипетии прожитого-пережитого, начиная с раннего детства, хронология повествования то и дело сознательно нарушается, события минувшего сменяются недавними и сиюминутными, и все завязано одним тугим узлом. “Рваное” сюжетное построение – фирменный знак прозы Гая. Вроде бы ничего в этом нового, но у автора это выглядит органично и впечатляюще, придает тексту особую мускулистость, гибкость и энергетику.
“Писатель талантлив, если он умеет представить новое привычным, а привычное – новым”, – вспоминается фраза британца Самюэля Джонсона. Гай анализирует личность главного героя, типичного московского интеллигента, представителя творческой профессии, кому в эмиграции тяжелее других; исповедь его (а роман предельно исповедальный, искренний до болезненности) вполне подходит под определение: откровения благополучного человека. На этом пути неизбежны компромиссы, приспособление к тогдашним условиям выживания. Автор не щадит своего героя (то есть и себя!), хотя нигде не осуждает напрямую – это спрятано в ясно читаемом подтексте, и тем более важно проследить изменение его психологии в период вживания в американскую действительность, пусть и с российским акцентом – Диков зарабатывает на хлеб в русскоязычных газетах.
А где же любовь? Любовь – сердцевина романа, маховик раскручивания многопланового сюжета. Я оговорился, назвав Дикова главным героем. Их двое, он и Она, везде идущая по тексту с заглавной буквы. Автор оставляет ее безымянной – просто Она. Ее любовь, страстная и бескомпромиссная, всепоглощающая и жертвенная, случающаяся с женщиной, быть может, один раз в жизни, одновременно является и укором Дикову, не поднявшемуся на уровень такой страсти, принимающему ее как должное и слишком поздно осознавшему свою огромную личностную потерю. В любви Она выше Дикова, российские и американские страницы, посвященные их взаимоотношениям, нельзя читать без волнения и горечи за несостоявшееся счастье.
И еще Ее письма, по-своему гениальные. Я допытывался у автора, сам ли придумал их или… Он отмалчивался, но я понимал – такое не придумаешь. Письма дышат таким накалом страсти, жертвенности, живут на разрыв аорты, что просто страшно становится за Нее – как смогла такое вынести, перетерпеть…
Любовь окончилась ничем, оставшись в душах героев слегка присыпанной пеплом воспоминаний.
“Террариум”
Завершающая глава нашего пространного (иначе не охватить творчество писателя во всей его целокупности) рассказа коснется последнего по срокам создания романа “Террариум” (изд. Mir Collection, New York, 2012).
Он стоит особняком ко всему написанному автором, не похож ни на одно его произведение, на издаваемую в последние годы литературу на русском, и, возможно, и на других языках – тут я лишь волен строить предположения.
Роман – о России. Сегодняшней и завтрашней. Реалистическое повествование причудливо переплетается с антиутопией – с присущими ей предсказаниями и предугадываниями, фантасмагорией, гротеском, сатирой… Многое в тексте зашифровано, однако легко узнаваемо. Так, Россия названа Преклонией, Америка – Заокеанией, Германия – Гансонией, Франция – Галлией, Китай – Поднебесной, Афганистан – Пуштунистаном… И имена героев слегка изменены, но читателям не составит труда определить, кто есть кто.
В центре повествования – образ Высшего Властелина Преклонии, сокращенно ВВП. Его жизнь и судьба даны в различных временных срезах. Заканчивается роман точной датой – 7 ноября 2017 года, и это, разумеется, не случайно.
Все понятно – роман посвящен Путину. На обложке – дракон, распростерший черные зловещие крыла над контурной картой Преклонии с силуэтом кремлевской башни, то есть над Россией.
Читая роман, поражаешься точности и многозначности эпиграфов, предваряющих текст. В них – квинтэссенция произведения.
Падучая звезда, тем паче – астероид
На резкость без труда твой праздный взгляд настроит.
Взгляни, взгляни туда, куда смотреть не стоит.
Иосиф Бродский
Если имеется подходящий народ, можно сделаться вождем народа.
Дон-Аминадо
Он приучил себя жить с ложью, ибо… не раз убеждался, что ложь удобней сомнений, полезнее любви, долговечнее правды.
Габриэль Гарсиа Маркес
Чем больше все меняется, тем больше все остается по-старому.
Французская поговорка
Автор дал читать рукопись нескольким близким знакомым, желая узнать их мнение. Вот отклик блестящего российского публициста Владимира Надеина.
“Прочитал почти до конца. осталось, может, на час или, самое большое, два. Наверное, это неверно – так спешить с отзывом. Но – не могу молчать. Это превосходно! Совершенно замечательная, проницательная работа, насыщенная глубокими внедрениями в реальные процессы, бывшие, сущие и будущие. Хотел бы сказать хоть какую гадость автору, но – не могу. Не потому, что “совести не хватает”. Прсто не знаю, к чему придраться. Не придираться же к тому, что где-то на будущей Олимпиаде у спортзала поехала крыша? Может, она и не поедет, хотя – должна.
Не устаю восхищаться Вашим мастерством в привлечении огромного информационного материала. Как Вам удается вытесать эти глыбы и притащить на свой письменный стол? И все же даже это потрясающее достоинство отступают (или бледнеют на фоне?) перед двумя характеристиками, определяющими высоту работы.
Это, во-первых, совершенно блистательная русская речь.
Это, во-вторых, глубина психологического анализа.
Дочитаю до конца, насребу каких-никаких критических замечаний и с наслаждением всажу Вам в спину какую-нибудь псевдокритическую псевдооткровенность. Надо все-таки поддерживать миф о моем скверном характере. А пока – ни на что, кроме поздравлений, не гожусь.
Ну, и смертельно завидую, что естественно.
Ваш – В.Н”.
Чикагский журналист и критик Семен Ицкович опубликовал рецензию на роман в ньюйоркской газете “Еврейский мир” и в русском журнале “Мосты”, издающемся в Германии. Привожу фрагмент.
“Предо мной необычная книга – по крайней мере, мне подобные давно не встречались. Жанр, обозначенный автором, – роман. Но на другие романы этот роман не похож. И на другие романы того же автора – тоже не похож. В нем всё иначе – и по форме, и по содержанию. Это поражает читателя, и лишь по мере чтения начинаешь понимать, что содержание неохватно и наблюдаемо автором как бы отчужденно, а форма таки-да соответствует содержанию…
Итак, книга про ВВП. Инициалы более чем знакомы, но здесь это Высший Властелин Преклонии. Автор в своей книге (объемом в 255 страниц) обнаруживает знание неимоверного множества деталей и нюансов жизни ВВП и всех обитателей его террариума – это, по-медицински говоря, анамнез – совокупность сведений о пациенте, дающая диагносту наиболее полное о нем представление. Далее идет психоанализ, дающий понимание того, как черты пациента формировались и чем обусловлены, что у него отчего и к чему ведет. А уж затем – прогноз, по крайней мере, ближайшего будущего – пациента и страны.
Таково в общих чертах содержание романа, но представленной мною здесь последовательности вы в книге не обнаружите. Она выстроится постепенно по прочтении книги и в размышлениях о ней. Роман четко не структурирован, в нем нет обозначенных глав и параграфов, сплошной текст лишь в нескольких местах прерывается просветами – это как непрерывное раздумье сразу обо всем, без остановок, без отступлений, без диалогов. Такова избранная автором форма письма, видимо, обусловленная авторским ощущением ситуации.
Писатель повсюду шествует рядом с персонажем, как бы вместе с ним (или за него?) думает, вживается в его образ, вникает, как говорится, в нутро и в его прошлое со всеми, вплоть до интимных, подробностями – известными, понаслышке узнаваемыми, а то и вовсе до прочтения неизвестными, новыми, о которых не знаешь, правдивы они или придуманы (автор и впрямь дал здесь волю фантазии и, естественно, сатире, гротеску) – но в совокупности картина получается реальная, психологически цельная, достойная доверия”.
“Террариум” отдельными главами печатался в международном литературном журнале “Время и место”, исполнительным редактором которого является автор, в журналах”Мосты” и “Литературные задворки” в Германии. Полный текст романа можно прочесть на сайте za-za.net.
“Террариум” переведен на английский и продается на Amazon.
Книга моментально разошлась в Америке. В России ее нет по понятным причинам – смельчаков растиражировать такого рода литературу не находится.
…Прочитав роман, я высказал парадоксальное суждение: за такой текст Владимир Владимирович по идее должен быть благодарен автору. “Моль” – прозвище Путина в период его службы в ленинградском КГБ – под пером Гая вырастает до гигантских размеров и уже никакая не моль, а дракон, всевидящий и всеслыщащий, карающий и милующий, подчинивший себе всех и вся. Это я и имел в виду, говоря о “благодарности” ВВП автору, чего он, естественно, не дождется.
Жанр антиутопии, пусть и не в кристаллически чистом виде, позволяет Гаю отпустить вожжи фантазии, придумать удивительные метаморфозы, приключающиеся с героем. Чего стоит эпизод ловли ВВП гюрзы, сколь неожиданный, столь и возможный после, скажем, полета со стерхами… Мало ли что может взбрести в голову необузданному “лидеру нации”, демонстрирующему свое “величие” то голым торсом на коне, то поглаживанием тигрицы, то нырянием за амфорами…
Главная особенность книги, на мой взгляд, и заключена в невероятных превращениях, трансформирующих вполне реальные события, происходящие в годы правления ВВП. Фантазийно-гротескная основа антиутопии абсолютно реальна, и в этом взрывчатая сила романа.
Герой просыпается под исходящую из будильника мелодию “С чего начинается родина” и последующего затем Гимна Преклонии (читай, Соетского Союза); перемещается он по территории резиденции на бронированной машине с номером 007; резиденцию охраняет подразделение ракетно-зенитного комплекса, имеющее приказ сбивать любую воздушную цель в радиусе 30 километров; в тревожных снах героя преследует черт, говорящий всякие гадости, и некий МБХ (читай, Ходорковский), которому почему-то жалко ВВП; герой чувствует жуткое одиночество и страх, к чем никогда никому не признается; по воле автора у ВВП появляется внебрачный сын, зачатый во время службы в Гансонии, качает права, требуя признать Властелина своим папашей, не то будет суд.
Автор берет на себя смелость и делает ряд открытий, уличающих героя во лжи (уместно звучит один из эпиграфов к книге – цитата из Маркеса: “Он приучил себя жить с ложью, ибо…не раз убеждался, что ложь удобней сомнений,, полезнее любви, долговечнее правды”). Мы читаем весьма убедительную авторскую версию лжи героя относительно своего нательного крестика или причины его несостоявшейся женитьбы…
Самое сильное место романа – Частный суд апостола Павла над ВВП, по авторской воле погибшим в вертолетной катастрофе. Приведу текст почти полностью.
…Смута нарастала по всем направлениям, заклинания на счет того, что насилия и крови никто не желает и следует действовать эволюционно, а не революционно, находили отклик не у всех: как ее, чертову власть, выковырять, если к силе не прибегнуть, сама себя ведь не низложит – и пусть будет зло изгнано злом; покамест начиналась дискуссия, подогреваемая спешной подготовкой к внеочередным президентским, а затем и думским выборам, – по сему поводу предстояла нешуточная борьба, – а тем временем душа ВВП положенным образом приплыла к иным берегам, где нет суеты и раболепия, каждому воздается по делам его земным, честно и справедливо, и где ничего нельзя утаить и никого нельзя обмануть, а приплыв, оказалась в огромной прямоугольной зале с мраморным полом, по одной, меньшей, стене шли две бронзовые печи-жаровни и масляные светильники, три другие стены пребывали в полумраке, редкие свечи бросали слабые блики на копошащиеся тени, похожие на очертания тел, проглядывали отдельные лики и тут же завораживались бесплотными залетейскими тенями, будто отражения вод подергивались рябью; у освещенной стены стоял невысокий, одного роста с ВВП, худой невзрачный человек в окружении ангелов с крыльями до пола, большие залысины и узкий клин коротких темных волос на лбу делали лицо удлиненным, венчала его курчавая бородка; одет человек был в белый колобий – род узкой туники, ниспадавшей до пят, с рукавами по локоть, сверху накинут гиматий – длинный и широкий отрезок ткани наподобие плаща, который человек потом сбросил, ибо от жаровен шло тепло, ВВП не знал названий этих одежд, они напоминали виденное на иконах, особенно изображение Христа – в хитоне до ступней ног, перепоясанного, с идущими по плечам узкими, как бы вытканными полосами-клавами – облачение же человека, перед которым предстал ВВП, выглядело простым и обыденным.
– Ты ведаешь, кто я? – спросил человек, ВВП поразили его глаза, в них, как в жаровне, полыхал огонь. – Ты какой-то церковный чин, иерарх, наверное… – Чины бывают в твоем бывшем ведомстве, однажды ты обмолвился, что бывших в твоем ведомстве не бывает, а здесь, где ты находишься, чинов нет и быть не может; я – апостол и зовут меня Павел – слыхал обо мне? – Слыхал, конечно! – воскликнул ВВП, обрадовавшись неизвестно чему, – и даже читал твои Послания – к римлянам, коринфянам, евреям, к кому-то там еще…, Новый Завет наполовину из твоих Посланий состоит, я же верующий, православный, ношу крест… – Носить крест – еще не значит быть истинно верующим, истинная вера зиждется на любви и милосердии.
ВВП пропустил мимо ушей последнюю фразу апостола, он мучительно пытался вспомнить, что еще открыто ему об этом человеке: кажется, из евреев-фарисеев, нарекли его при рождении Савлом, учился в Иерусалиме у знаменитого раввина, был упорный в неприятии первых христиан и когда узнал о расправе над предателем еврейской веры Стефаном, пришел туда, где вероотступника побивали камнями и даже сторожил одежду палачей, но потом с ним что-то произошло, было ему какое-то видение, произошло чудо и превратился он из гонителя в проповедника Христовой истины, которую доносил в своих путешествиях по Средиземноморью – этим исчерпывалось то, что знал ВВП, в его бесподобной памяти не запечатлелось ни единого изречения Савла-Павла, кроме одного, про голодного и жаждущего врага, которого следует накормить и напоить, что позволит легко победить его…
Он мало помнил из того, что когда-то читал, и потому чувствовал определенное неуютство; апостол же, устремив на него пристальный, оценивающий взор, перешел к делу, кратко, но достаточно внятно объяснив, что сейчас будет происходить в прямоугольной зале: “Многие грешники избежали Ада, потому что, прощаясь с жизнью, успели искренне покаяться, дьявол, таким образом, лишился добычи, однако ты не покаялся”. – Я не успел, ты же, наверное, знаешь, что случилось… – Ты внутри себя, в сердце своем никогда не каялся, тебе такое состояние не ведомо, ибо всегда и во всем считал себя правым; в Псаломах говорится о таких, как ты: “слова уст его – неправда и лукавство, не хочет он вразумиться, чтобы делать добро, на ложе своем замышляет беззаконие, становится на путь недобрый, не гнушается злом”. – Ты несправедлив ко мне, апостол, – нахмурясь, возразил ВВП, прилив внезапной, ничем не обоснованной радости от общения с ним обернулся отливом волны, – я делал много доброго, увы, не все это понимали, ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей. – Не собираюсь оценивать все твои деяния, не для того мы здесь собрались, хотя, не скрою, я подготовился к встрече с тобой, узнал про тебя многое, тем не менее, пусть прокуроры и историки занимаются этим делом, у нас же сейчас другая миссия…
Впрочем, не могу отказать себе в праве кое-что напомнить: 2012 год, январь, скоро новые выборы главы государства, ты нервничаешь, суетишься, мотаешься по стране, то пиво пьешь с фанатами футбольными, то под землю к шахтерам спускаешься, то рыбу публично ловишь и тут же отпускаешь, то вайнахов и прочих горцев призываешь жить в мире и дружбе с преклонцами, всемирной отзывчивостью обладающими – на то великий писатель указывал – и тут икона твоя вдруг замироточила, чудо-то какое! – висит она в каком-то сельском храме непонятном, на дому у некоей матушки, дурящей народ небылицами, сравнивала тебя с учениками Христа, ни больше, ни меньше, и меня приплела: дескать, поначалу апостол Павел злостным гонителем христиан был, а потом стал проповедовать Евангелие, так и ты, служа в гэбэшном ведомстве, занимался неправедными делами, а когда стал ВВП, снизошел на тебя святой дух и, как апостол, начал окормлять паству…; преклонцы же по ехидству своему и непочитанию власти ерничали в Сети; прочитав подобную ересь, один, помнится, так писал, – апостол водрузил на нос очки со шнурками и достал из широких складок колобия бумажный листок: ”Ректор академии лесного хозяйства заявил о необъяснимых природных явлениях в районах, где ВВП лично тушил пожары, ну, а там , где он кукурузу убирал комбайном, надо полагать, заколосились ананасы, взошли озимые авокадо и робко шелестит липкими листочками кока…” Впрочем, чему удивляться, если даже твой ретивый помощник по идеологии, как бишь его…, кажется, Выхухоль, заявил однажды, что тебя послал Преклонии сам Бог…
Но довольно об этом. Оглянись-ка лучше по сторонам, знакомы ли тебе эти лики? ВВП последовал указанию и обернулся – тени у противоположной плохо освещенной стены заколебались, задвигались, заскользили серым маревом перед глазами. – Темно, апостол, я никого не различаю. – Я помогу тебе: это только те, кого с твоей помощью и при твоем участии погубили, лишили жизни. – Это что, суд?! – не веря услышанному, вопросил-вскричал ВВП. – Это Частный cуд, он предшествует Страшному суду, который определит, где место твоей душе – в Раю или в Аду.
Прежде чем мы начнем, наберись терпения и выслушай… Души умерших попадают сюда со всем своим содержимым: дела их ходят вслед с ними, ходят со всеми своими мыслями и чувствами, со всеми достоинствами и пороками, и таких, какие они есть, какие они вышли из тела и земной жизни, судят на Частном суде и определяют их временное положение в загробном мире, положение, в котором они будут находиться от Частного до Страшного суда. Однако и сама душа в загробной жизни, хотя бы всем существом своим и хотела и желала полностью изменить себя и начать новую жизнь, которая бы совершенно отличалась от ее жизни на земле, не может этого сделать, не может потому, что в загробном мире ей будет недоставать тела, недоставать земных условий. Другими словами, в загробной жизни покаяние невозможно, ибо здесь дозревает то, что было начато на земле, и в том направлении, в котором было начато – не зря мы называем жизнь на земле сеянием, а жизнь в загробном мире – жатвою…”.
– Из твоих пространных рассуждений вытекает, что я опоздал с покаянием…, – хмуро, с безнадежностью в голосе заметил ВВП. – Опоздал…, – словно эхом, подтвердил апостол Павел, – но ты и не хотел каяться, это было выше тебя, твоей непомерной гордыни, ты – нераскаянный, и, мне кажется, никогда не ведал сострадания, любви… Начнем, пожалуй….
Он сделал знак рукой, ангелы подлетели к темной стене и вытолкнули на свет юношу лет восемнадцати в кимоно для дзюдо, апостол Павел взял его за руку и подвел к ВВП, тот неотрывно глядел на юношу и, похоже, не узнавал; апостол заговорил тихо и отстраненно, в его словах не было эмоций, он не благовествовал, а просто рассказывал, словно во время своих многочисленных путешествий делился обыденными событиями прожитого дня с путниками, готовясь к ночлегу под открытым небом: “Ты помнишь, учась на втором курсе университета, ты уговорил одного из своих друзей, никогда не занимавшегося таким серьезным и опасным видом спорта, как дзюдо, заменить на соревнованиях заболевшего члена твоей команды, ты как капитан очень хотел выиграть, просто был одержим этим желанием, за день до соревнований попытался обучить приятеля нескольким приемам, однако это не помогло, и все закончилась трагически – во время схватки у твоего друга произошло смещение позвонков и он умер в больнице. Тебя тогда едва не исключили из университета, но помогли твои покровители – ты знаешь, кого я имею в виду; тебя мучили муки совести, говорят, ты даже плакал на похоронах, но содеянного не вернешь, и ты постарался все забыть… Ты можешь попросить у друга прощения, покаяться, но он не видит и не слышит тебя, его душа давно нашла успокоение в Раю, откуда мы его забрали для встречи с тобой, к тому же, как я уже говорил, покаяние невозможно…” – Роковая случайность, в моих действиях не было ни малейшего умысла, я не желал причинить беду, судить меня за мой глупый мальчишеский поступок несправедливо, – запротестовал ВВП. – Бог судит не по законам справедливости, а по законам милосердия, достоин ли ты милосердия, мы вскоре узнаем.
Он опять сделал понятный ангелам посыл рукой, те отвели юношу в кимоно к темной стене и вернулись с ребенком лет пяти – “ты его не знаешь, не напрягай память, однако напомню: ты ехал вечером двенадцатого декабря 1997 года по Западному шоссе, за рулем джипа был не ты, а твой водитель, ехал он с большим превышением скорости и сбил насмерть вот этого ребенка по имени Денис; ты занимал немалый пост в администрации тогдашнего Властителя и, оскверню уста чудовищным, непотребным преклонским жаргоном, отмазал водителя от заслуженного наказания, твои коллеги из службы безопасности силой увезли деда ребенка с места трагедии, а ты стоял рядом и не препятствовал, а напротив, споспешествовал. А дальше все произошло как обычно в вашей стране: водитель вину не признал и дело закрыли в связи с амнистией”.
– Мальчик перебегал дорогу в неположенном месте…, – начал было объяснять ВВП, но апостол Павел не захотел слушать: “Совершенное зло осталось неосужденным, вот что главное, а как известно, каким судом судите, таким и будете судимы”. – Нет, не согласен, моя вина отсутствует, в конце концов, не я сидел за рулем; и вообще, нет правды на земле, но нет ее и выше… – Твой укор я не принимаю, не забывай – здесь Божий суд, а не ваш Басманный или какой там еще… “Надо же, и это знает”, подумал ВВП, совсем упав духом, а Павел продолжал: ”Я не обвиняю тебя лично во взрыве домов в столице и двух других городах, я не прокурор, не моя миссия – проводить расследования, тем не менее что-то подсказывает: скоро Преклония получит подтверждения таким фактам, от которых люди содрогнутся, а пока позволю себе прочитать вслух одно свидетельство, только не говори, что его подлинность весьма сомнительна, повторю – я не прокурор, и тем не менее…”
Павел сделал знак ангелам, которые подскочили к неосвещенной стене и приказали прятавшимся теням двигаться к свету, по мере приближения к апостолу тени неведомым образом преображались, обретая человеческую плоть, их были многие десятки, а может быть, сотни, преобладали дети, мальчики и девочки – в нарядной школьной форме; по мере их приближения ВВП охватывал знобящий ужас, он уже понял, каких свидетелей и какие обвинения предъявит ему в следующую минуту апостол.
“По выражению твоего лица я уразумел – ты знаешь этих людей, хотя никогда с ними не встречался, да, это отравленные газом заложники театра, где шел мюзикл, это ученики и взрослые в северокавказской школе, которых сожгли огнем и уничтожили снарядами и выстрелами в результате атаки на террористов; ты всегда боялся показать свою слабость, хотя слабость на поверку нередко оказывается силой и мудростью, ты не хотел выпускать террористов живыми, ни в театре, ни в школе, не шел с ними на переговоры, отметая саму возможность этого, тебя при этом не волновала судьба ни в чем не повинных людей, особенно детей, их гибель оправдывалась в твоих глазах уничтожением тех, кто держал их в заложниках; и, верный себе, ты отрицал очевидное: помнишь встречу с матерями погибших в школе детей? – как ты крутился, изворачивался, делал приличествующее моменту скорбное лицо, когда тебе показали фото сожженного ребенка, помнишь…; на самом же деле тебе было наплевать”.
– Апостол…, не делай… из меня… чудовище, – нутряно, тихо, разделяя каждое слово, произнес ВВП. – Я смотрел на снимок и сердце кровью обливалось – поверь мне, но что мы могли тогда сделать…. – Что сделать? Террористы сразу же выдвинули свои условия – прекратить войну в Вайнахии, вывести войска. – У них не было требований. – Неправда, они выслали две записки и одну кассету. – Про кассету я не знаю. – Опять лукавишь. – Мы пытались все время вести переговоры, постоянно договариваться с ними, чтобы категорически не допустить штурма. – Возможно, тебя обманывали, – немного сжалился Павел, видя темнеющее, как при обжиге глины, лицо ВВП, – не называли точное количество заложников, сознательно или от страха дезинформировали, но чего стоят такие исполнители и почему ты их не покарал, а, напротив, наградил? И ты не смог ответить потребовавшей от тебя объяснений матери: почему вещи детей нашли спустя полгода на свалке, почему детей мучили три дня, убили, сожгли, а потом их останки вывезли на ту же свалку на прокорм бродячим кошкам и собакам; ты только темнел лицом, как сейчас, и приговаривал: “я не снимаю с себя ответственности”; а потом другая мать, потерявшая дитя, сказала, что приехала на встречу для того, чтобы посмотреть в глаза Властителю, который два часа сидел у Гроба Господня и каялся; “Вы каялись о Беслане? – спросила несчастная. – “Да” . – “Тогда покайтесь перед моим народом”, а ты ответил: “кто-то может использовать эти слова для развала Преклонии. Террористы сначала готовят теракт (одна трагедия), а потом работают с жертвами (другая трагедия)”. – “Так не давайте почвы, работайте так, чтобы этим силам невозможно было что-то делать”, – сказала мать… А теперь ответь мне, апостолу Павлу, как на духу: неужто ты забыл великого писателя: не приемлет Иван Карамазов Бога, который допускает страдания невинных детей ради некой “высшей гармонии”, не стоит она слезинки хотя бы одного замученного ребенка! Ну, о понимании Бога Иваном мы сейчас в рацеи пускаться не станем, но вот детская слезинка, одна лишь слезинка… А тут – сотни потухших глаз, из которых никогда ни одна слезинка не выкатится… Дела милосердия, совершенные или не совершенные человеком в жизни, таков главный критерий на нашем Суде, истинная вера и есть милосердие, есть ли оно в тебе? Не вижу, не чувствую.
Из толпы теней-свидетелей, на несколько минут по воле апостола обретших тело, выделился человек и неверным шагом, приволакивая ногу, с трудом приблизился к апостолу и ВВП – можно было разглядеть его изнуренное, измученное, похоже, подточенное болезнью лицо; Павел протянул ему руку и буднично, внешне спокойно – то-то и страшно, лучше бы гневался, подумал ВВП: “Того, кто держит мою руку, отравили, влив в чай полоний; только не делай вид, – повернулся к ВВП, обдав пламенем зрачков, – что не понимаешь, о ком и о чем идет речь – сделано было с твоего ведома, а может, и приказа, иначе и быть не могло; он – из твоего ведомства, в том же звании, что и ты, только решил говорить правду, раскрыл тайные козни против определенных лиц, а предателей, в твоем, разумеется, понимании, уничтожают, где бы ни прятались – и нашла его отрава в Альбионии, где поселился с семьей”.
ВВП молчал, его уже не знобило – к ужасу добавился утробный страх, он заполнялся им, как дирижабль – гелием, только взлететь и покинуть судилище не представлялось возможным, и тогда он, сглотнув горькую слюну, спросил то, что давно вертелось на языке, искало выход: “Посланец Иисуса, разреши мои сомнения, наставь на путь истинный: у Бога одна мысль и одно желание – миловать, Бог, мне кажется, ищет в душах людских такое не изуродованное жестокостью, ложью, коварством и корыстью место, которое может подвигнуть к милости и прощению за грехи… Не осуждай других и сам не будешь осужден, это правильно, от человека зависит, как Бог отнесется к его грехам, я понял это слишком поздно, однако как совместить милость Божью, стремление оправдать каждого, лишь бы найти то самое не пораженное метастазами грехов место – и мучения грешников в Аду, куда попадают они опять-таки по воле Божьей и по его суду?”
Апостол покачал головой и улыбнулся – в первый раз за время разговора: “Ты задал мне задачу…, что ж, я рад, что ты озаботился этим вопросом, в самом деле, как может в сознании человека ужиться образ Бога любви с образом Бога-карателя, осуждающего созданных Им людей на вечные муки? Преподобный Исаак Сирин ответил следующим образом: нет человека, лишенного любви Божьей, и нет места, непричастного этой любви; однако каждый, кто сделал выбор в пользу зла, сам добровольно лишает себя Божьего милосердия. Уразумел? Я никогда не видел Иисуса Христа во дни Его земной жизни, я видел Его внутренним оком: не я живу, но живет во мне Христос, Его раны я ношу в себе, так вот, любовь и милосердие – родные сестры, если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий; если имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто; и если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы… Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине… Покайся, и Бог услышит твою молитву, и, быть может, растождествит тебя и твои поступки”. – Но это же ничему не поможет… – А ты покайся, не ожидая никаких благ и никакой благодарности; ты каешься не перед зеркалом, вглядываясь в себя, ты каешься перед Христом, а если Христа нет, то ты, взглянув на себя в зеркале, окаменеешь от ужаса, будто увидишь Медузу-Горгону… Знаешь молитву? Не знаешь… А еще верующим себя считал, крестик алюминиевый носил… Эх, ты… Повторяй за мной: “Бог Отец, во имя Иисуса Христа прошу тебя: прости мне мои грехи, я раскаиваюсь в своих грехах, я раскаиваюсь, что воровал, ненавидел, прелюбодействовал, завидовал, я раскаиваюсь, что обижал слабых, я раскаиваюсь, что делал зло…, я понял, что до сих пор жил неправильно…”
– Скажи, апостол, может ли оправданный на Частном суде быть осужденным на Страшном? – спросил ВВП, закончив повторять слова молитвы. – Нет. – А может ли осужденный на Частном суде быть оправдан на Страшном? – Да, это как апелляционная инстанция – у людей есть шанс быть спасенными там, где они не могут быть оправданы… Собирайся на Страшный суд, – с этими словами апостол Павел дал знак ангелам и они растворились в пространстве…
Некоторые читатели предъявляют Давиду Гаю претензию: развитием сюжета вы невольно оправдываете присутствие нацлидера-дракона, держащего все под контролем – ведь после его ухода страна погружается в хаос… Автор такую претензию, прозвучавшую на нескольких презентациях романа, отвергает: после стольких лет подавления свобод, превращения Преклонии в оруэлловское государство абсурда, тотальной слежки и изгнания инакомыслия естествен процесс очищения, а он не может происходить гладко. Стране придется пережить потрясения, освобождение от пут прежнего режима – или окончательно остаться на обочине истории.
Антиутопия – это еще и предугадывание того, что произойдет. Своего рода игра, своеобразным призом которой является “попадание в точку”, когда события происходят именно так, как предсказал автор. Гай многое угадал: и освобождение Ходорковского, только в более поздний срок, и женитьбу героя на Алине (в романе она Арина), и некоторые другие моменты. Кое-что подтвердилось частично: крыша на одном из олимпийских объектов в Сочи таки обвалилась, но не во время Олимпиады, как описал автор, а на пару месяцев раньше. Нет в романе, изданном в 2012-м, и сирийского конфликта, и украинского Майдана с изгнанием Януковича, и захвата Крыма… Но Гай и не ставил перед собой необходимого условия – играть с читателем в” угадайки”. Задача у него была иная: дать психологически глубокий и точный образ Дракона в облике ВВП, и он с ней полностью справился.
***
“Все мы – герои своих романов”, – фраза американской писательницы Мэри Маккарти вполне применима к Давиду Гаю. Писать – значит читать себя самого. Человек, которому посвящена эта статья, читает себя всю сознательную жизнь, и плоды этого внимательного, углубленного, часто болезненного и опасного занятия, мы видим воочию. Заглянуть в себя и увидеть бездну доступно лишь гениям. Но и талантливым людям есть что рассказать себе – и другим.
Пройдя испытание эмиграцией, он поведал об этом честно и открыто, его трилогия стала, не побоюсь утверждать, литературным явлением. “Террариумом” он смело и мужественно взял новую творческую высоту. Но и остальное сделанное в литературе дает повод утверждать: в его творчестве нет проходных тем, случайных сюжетов, Гай не писал и не пишет на потребу публики; его императив: лучше писать для себя и потерять читателя, чем писать для читателя и потерять себя. (Конечно, известная доля горечи в этом есть…). Тем не менее, читателей он не потерял, а приобрел.
Порукой тому – качество литературы.
Источник: Зарубежные Задворки ZA-ZA
Стартовали продажи нового устройства под названием AI Pin, разработанного бывшими сотрудниками Apple. Это гаджет с искусственным интеллектом, который можно прикрепить к одежде с помощью магнитного держателя...
Термокружки Stanley - феномен вирусных продаж в интернете и самый модный аксессуар американских домохозяек - содержит нейротоксичный тяжелый металл свинец...
Бывший игрок в американский футбол и актер, ставший всемирно известным после резонансного дела об убийстве его жены и ее любовника, О. Джей Симпсон умер из-за рака. TMZ пишет, что он в последнее время находился в хосписе...
Бывший президент США Дональд Трамп потерял свое место в списке 500 богатейших людей мира, следует из данных рейтинга Bloomberg Billionaires Index. В рейтинге Forbes экс-президент США опустился на 697-е место...
Правозащитник и биолог Александр Гольдфарб сообщил, что выиграл в США иск о клевете против Первого канала. По его словам, суд в Нью-Йорке присудил ему компенсацию в размере 25 миллионов долларов...
Первый в истории русской иммиграции в Америке общинный мемориальный дом «Лисовецкий» – это место, где в скорбную минуту ухода родного человека, вы будете обеспеченны самой добросовестной помощью на родном языке
Профессиональная видео-съемка и монтаж видео. Телефоны: 1(518) 365-1460, 1(518) 365-3907; e-mail: olegasaulenko@gmail.com
Добавить комментарий
0 комментариев