-->
Четверг, 28 Марта 2024

Оценить материал


Вставить в блог

Bookmark and Share

Гуд бай, Филип Рот!

6 Мая, 2013, Владимир Соловьев

Филипу Роту 19 марта стукнуло 80 лет, он издал 31 книгу, отхватил самые престижные американские литературные премии

Филипу Роту 19 марта стукнуло 80 лет, он издал 31 книгу, отхватил самые престижные американские литературные премии. Фото с сайта boryanabooks.com

Ничего такого трагического, хоть я и пишу преждевременный некролог последнему из живых американских классиков, который официально распрощался с литературой и обещал больше никогда ни писать. Ну, во-первых, евреи прощаются и не уходят, прошу прощения за банал, а во-вторых, Филипу Роту 19 марта стукнуло 80 лет, он издал 31 книгу, отхватил самые престижные американские литературные премии – от Национальной книжной до Пулитцеровской, вот только до Нобеля не дотянул, хоть много лет кряду был весьма даже вероятным кандидатом на эту награду (и до сих пор). Он прожил свою писательскую жизнь среди славы и скандалов. Его даже называли «американским Кафкой» - на мой взгляд, незаслуженно, потому хотя бы, что такие титаны мировой литературы прошлого века, как Кафка, Пруст и Джойс - штучный товар: единичны и  неповторимы, хоть и подражаемы. С другой стороны, Филип Рот проходил по жизни, как  литературный анфан террибль, но негативное паблисити в культурном мире ценится в разы выше положительного, а кое-кто так добирает за счет скандалов то, что ему не додала природа, не про Филипа Рота будет сказано. Так или не так, но его сенсационное заявление об уходе из литературы произвело в читательском мире шоковое впечатление, а иные даже сделали вывод о его писательской смерти, потому что перестать писать для писателя все равно, что перестать дышать. Сам Филип Рот, однако, давно подумывал уйти из литературы, объясняя свое решение как субъективно – он уже сказал в книгах всё, что хотел сказать, и объективно: литературу вытеснили три экрана: сначала киноэкран, потом телеэкран и окончательно компьютерный монитор. В хорошем здравии, писатель раздает сейчас налево и направо интервью и деятельно работает со своим официальным биографом.

С самого начала писательской карьеры, когда Филип Рот выпустил первую книгу «Гуд бай, Колумб», его обвиняли в антисемитизме и причисляли к породе «self-hated Jews», евреев-самоненавистников, хотя сдается мне, что это был не настоящий антисемитизм, а юношеское желание отмежеваться от идишной среды, в которой он рос и вырос, как русская литература вся вышла из гоголевской «Шинели».  Еврейство – питательная среда, материнское лоно, отцовское семя Филипа Рота – ну, что-то вроде Эдипова комплекса. Или типа того, что описал наш поэт Эдуард Багрицкий в стихотворении «Происхождение:

Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!

С другой стороны, Филип Рот остался верен еврейским сюжетам и еврейским героям (часто автобиографическим, хотя и не один к одному), и он входит в обойму еврейско-американской литературы в одном ряду с Бернардом Маламудом и Солом Беллоу, хотя последний всячески открещивался от такого этнически суженного о нем представления, полагая себя «гражданином мира».

И еще одна дурная слава Филипа Рота, этого возмутителя спокойствия, который рассматривал, по-видимому, литературные скандалы, как своего рода шоковую терапию – его сексуальные эскапады. И чем старше он становился, тем задористей и задиристее, откровенней и вызывающе становился он в этом рискованном и пикантном бизнесе – описании любовных переживаний и актов.

Пару лет назад «Нью-Йорк Таймс Бук Ревю», ведущая литературная газета Америки, опубликовала сравнительную диаграмму с разной высоты вертикальными столбиками, типа ртутных: внизу портреты и имена писателей, а наверху характеристики: «обжималки», «немного секса», «секс», «еще больше секса», «вопиющее, скандальное поведение». «Впереди планеты всей» оказались Джон Апдайк и Филип Рот. Их «ртутные» столбики так подскочили, что едва уместились на первой странице «Нью-Йорк Таймс Бук Ревю». Думаю, пуританин Апдайк сознательно, в угоду читателю, был так эпатажно, шокирующее откровенен в своих романах, особенно в «Супружеских парах», сам, судя по биографии, вовсе не будучи ходоком, а, наоборот, застенчивым, закомплексованным человеком, в то время как Филип Рот, с его семитской чувственностью, полагаю, писал на пределе искренности, и его главные, сквозные герои – Натан Цукерман и Дэвид Кипеш, «профессор желания» – если не полностью автобиографичны, то, по крайней мере, alter ego автора. Потому он и перещеголял всех. Говорю это не в осуждение и не в похвалу, а просто констатирую, как факт. Теоретически это выглядит так:

«И разве мужчины считали бы женщин столь же очаровательными, какими находят их сейчас, если бы из взаимоотношения полов выпала сексуальная составляющая? Очарование зиждется исключительно на сексе. Не желай я тебя, что бы могло меня в тебе очаровать? Да ровным счетом ничего... Судорожные поиски социокультурных точек соприкосновения не более чем попытка сублимировать голос плоти в нечто более-менее привычное и общественно приемлемое. Но ведь как раз радикальная неприемлемость и делает похоть похотью. Я хочу эту девицу, и да, без интеллектуального тумана никак не обойтись, но напускание этого тумана не более чем средство для достижения моей цели».

Святое право писателя выражаться, как бог на душу положит, но и право читателя реагировать на писательские вольности, как ему вздумается. Самый яркий пример такой читательской реакции – на один из последних романов Филипа Рота «Унижение» («The Humbling»). Так вот, этот роман не обязазательно было покупать – достаточно было побродить по платформам ньюйоркской подземки, заглянуть на скамейки да хоть в урны - и было легче легкого обнаружить экземпляр этой книги: многие читатели, дойдя до сексуальных сцен, с отвращением выбрасывали ее, несмотря на затраченные деньги. А может, провокативный Филип Рот на этот раз намеренно пошел на очередной литературный скандал? Убежден, к примеру, что наш утонченный двуязыкий стилист Набоков писал свою «Лолиту» в сознательном и отчаянном желании привлечь американских читателей, а сам ни ухом ни рылом не походил на описанного им педофила, будучи подкаблучником у жены Веры Евсеевны – разве что в тайных мечтах. А своей «Лолитой» он достиг чего хотел - победителей не судят.

При всех сексуальных эскападах и излишествах, Филип Рот – серьезный, талантливый писатель, у него глубокие психологические наблюдения, отточенные мысли, сложные сюжетные ходы, тонкие заметы о музыке, живописи и прочем. В том числе на его излюбленную тему. Скажем, в классном романе «Умирающее животное»: «Секс – наша месть самой смерти». А что, сказано не только остроумно, но и точно. Или – иной предмет: «Чужая слабость воздействует на нас ничуть не менее разрушительно, чем чужая сила. Слабые люди далеко не так безобидны, как кажется. Сама их слабость может обернуться силой». Мог бы цитировать еще и еще, если бы не опасался, что мое эссе превратится в цитатник. Единственно добавлю, что похабель у Филипа Рота не сама по себе и не ради себя самой, а чтобы вникнуть, врубиться, уразуметь великую тайну жизни и смерти – любовь. Достаточно сказать, что любимые книги этого мнимого эротомана и лже-похабника – целомудренные повести Тургенева «Первая любовь» и «Вешние воды». Наповал, да?

Самый необычный роман Филипа Рота, который мгновенно стал бестселлером, - «Заговор против Америки». Написан он в жанре альтернативной истории. Сейчас поясню.

Если утопия – это давно вышедший из моды жанр идеализированного описания будущего, то более модерный и до сих пор модный  жанр антиутопии – это, наоборот, проекция в воображаемое будущее мрачных, а то и безнадежных концепций.  В Америке этот жанр называется короче: «дистопия». Несмотря на разные идеологические векторы, оба жанра относятся к футурологии, а футуристы, как и прочие люди, делятся на оптимистов и пессимистов: Томас Мор («Утопия») и Джордж  Оруэлл («1984»), соответственно.

Это в смысле жанров, а теперь - в смысле философии. Детерминисты убеждены в закономерной связи и причинно-следственной обусловленности прошлого – в противоположность индетерминистам, которые отрицают  эту связь и полагают, что закономерность на самом деле зависит от случайности и сама по себе есть цепь случайностей: случилось так, а могло иначе и даже наоборот. Первым о роли случайности в истории заговорил великий французский философ Блез Паскаль, выдав  блестящую формулу: «Будь нос Клеопатры чуть покороче, изменилось бы лицо всего мира».

Ближе к нашему времени. Что было бы, скажем, если к власти в России пришел не Сталин, а Троцкий, который тоже не сахар, но без мании преследования и антисемитизма, и уж точно, как бывший Бронштейн, не заключил бы роковой пакт о ненападении с Гитлером, ни Гитлер -  с ним. Уже хотя бы по этим двум причинам можно было избежать миллионов жертв. Кстати, как ни относись к Ленину, но он в своем «завещании», сравнивая двух этих вождей революции, безоговорочно советовал сместить Сталина с поста генсека.

В этом по преимуществу политологическом, а семантически сослагательном жанре работают многие художники – прежде всего, конечно, романисты, потому что легче всего представить себе, как сложилась бы наша история, если бы что-то в прошлом заклинилось и пошло по-другому, в жанре фантастического романа. Пусть прошлое могут изменить только боги. Тем хуже для них!  

Таких альтернативных примеров в русской и мировой истории можно наскрести множество – начиная с древних времен.

Американский образчик желаете? Откройте этот великолепный роман Филипа Рота «Заговор против Америки». А теперь представьте, что на выборах 1940 года победил не Франклин Делано Рузвельт, а Чарльз Линдберг – да, тот самый летчик, который первым совершил беспосадочный перелет из Лонг-Айленда в Париж на борту крошечного дельтаплана "Дух Сент-Луиса" и стал после этого  общенациональным американским героем. Политические взгляды Линдберга известны – был антисемитом и симпатизировал нацистам. Когда они встречались с автомобилистом Генри Фордом, который издал на свои деньги самый известный фальшак всех времен и народов «Протоколы сионских мудрецов», то разговоры двух этих великих американских мужей велись исключительно о евреях – страшнее кошки зверя нет. Для мышек, пусть две эти «мышки» и медийные титаны той достославной эпохи.  

Всё это документально зафиксировано, а в романе Генри Форд оплачивает избирательные расходы Чарльза Линдберга, который, став президентом – что вполне могло случиться, учитывая его популярность, -  заключает в Рейкьявике сепаратный мир с Гитлером, а в самой Америке начинает медленную, но масштабную антиеврейскую кампанию. Как сложилась бы американская история дальше? До американского Аушвица сюжетный драйв не доходит, но только потому, что действие романа «Заговор против Америки» многозначительно обрывается в 1942 году, когда герои – не только евреи - находятся в «сумеречной зоне» кошмаров и еще худших предчувствий.

Хотя альтернативный роман Филипа Рота обращен в гипотетическое прошлое, в контексте нынешнего времени он читается как предупреждение на будущее. Если бы этот поздняя, 2004 года книга была последней, ее можно было рассматривать, как политическое завещание писателя. Но мне почему-то кажется, что Филип Рот еще не сказал своего последнего слова, хоть и обещался прекратить писать. Ему есть еще, что сказать, а письменно или устно – через многочисленных интервьюеров и авторизованного биографа – какая разница?  Вот почему я кончаю этот преждевременный некролог на оптимистической ноте. 

Источник: В новом свете

Просмотров: 6474

Вставить в блог

Оценить материал

Отправить другу



Добавить комментарий

Введите символы, изображенные на картинке в поле слева.
 

0 комментариев

И Н Т Е Р В Ь Ю

НАЙТИ ДОКТОРА

Новостная лента

Все новости