Оценить материал
Еще читать в этом разделе
- 03.08Трек Леди Гаги из нового альбома «Mayhem» станет гимном Формулы-1
- 03.03Отсидевший 4 года за мошенничество организатор скандального фестиваля Fyre проведет Fyre II
- 02.03Grammy Awards 2025: Бейонсе впервые получила «Грэмми» за лучший альбом
- 01.31Тейлор Свифт будет ведущей на церемонии вручения премии «Грэмми»
- 01.14Кантри-певица Кэрри Андервуд исполнит главную песню на инаугурации Трампа
Малер Мариинского
19 Октября, 2010, Майя Прицкер

Оркестр Мариинского театра уже успел акклиматизироваться в США, поиграв здесь на нескольких площадках, прежде, чем выйти на сцену Карнеги-холла с исполнением сложнейшей Шестой симфонии Малера. Концерт был дневным, и такие, как правило, производят меньше «электричества», чем вечерние – как со стороны исполнителей, так и со стороны публики.
Ничего подобного в этот раз не произошло. Чуть больше часа с четвертью без перерыва (столько длится симфония) – были так интенсивны, что прошли почти незаметно, и только потом, когда все кончилось, и отгремели почти десятиминутные овации зала, и все вышли на улицу, не желая расходиться, переполненные мыслями, показалось, что за это время мы прожили целую жизнь, мучительную, запутанную.
Малер этого и хотел. Он с самого начала сделал жанр симфонии своим дневником. Но на страницах этого музыкального дневника занимался не описаниями повседневного и достаточно ординарного существования (как скажем, сделал его благодушный современник Рихард Штраус в своей «Домашней симфонии»), а решением вселенских вопросов бытия, которые мучили его и заставляли обращаться в поисках ответа то к Библии, то к Гете, то к народным песням, то к китайской поэзии, держа в то же время на заветной книжной полке романы Достоевского.
По его собственному признанию, Малер строил в каждой симфонии «картину мира», но в отличие от большинства других его симфоний, где на помощь в этом «строительстве» он прибегал к словесным текстам, Шестая говорит без слов (как и окружавшие ее Пятая и Седьмая), но насыщена событиями посильнее иного романа – событиями, происходящими в душе и сознании человека, старающегося жить и выжить под неумолимыми ударами судьбы.
«Жестокости, от которых я страдал, и боль, которую чувствовал», -- вот что по словам композитора хотел он воплотить в этой самой «нервной», полной кошмарами, видениями, криками отчаяния симфонии, которую недаром назвали «Трагической». Три удара молота, являющиеся по ходу финала – как удары судьбы, буквально «добивающие» героя. Он борется до конца,он дважды пытается подняться, но в третий раз сил уже нет. И веры – тоже. Все симфонии Малера заканчиваются в мажоре: даже смерть не так страшна, потому что за ней – небо, голоса ангелов, вера в вечную жизнь, в великую надличную силу. В конце Шестой симфонии света нет – минор, темный, безнадежный.
Света не так много и в других частях: маленькие островки в первой части (тихий, словно из церкви доносящийся хорал среди недоброго, агрессивного марша и мечта-видение Альмы, жены композитор), немного в лирической второй – скорее меланхолическое размышление, мечта, светлый сон, нежели подлинная радость, немного в третьей – в окружении кривляющихся, гротесковых, злобных видений.
Я не знаю ни один оркестр, который мог бы воплотить гигантский мир Шестой симфонии так мощно, выпукло, зримо, как оркестр Мариинского театра.
И на то есть особые причины. Первой и главной профессией Густава Малера было оперное дирижирование. Все свои молодые годы он провел в странствиях из одного европейского оперного театра в другой, работая, в частности, главным дирижером Пражского и Будапештского оперного театров, пока не получил вожделенную должность главного дирижера Венской придворной оперы. Симфонии сочинял как правило в летние месяцы, во время отпуска. Но «визуальность» оперы, привычка больше работать с конкретными ситуациями, нежели с абстрактными идеями, влияла на его стиль.
Валерий Гергиев тоже прежде всего оперный дирижер, а мариинцы – оперный оркестр. И то, что они неоднократно «прошли» через «Кольцо нибелугна», «Парсифаль» и «Тристана», что у них в крови «Пиковая дама» и «Борис Годунов», все время слышишь в их интерпретации Малера. Достоевский, фантасмагория и гротеск старого Петербурга, недавние триумфы оркестра в симфониях Шостаковича (который, как известно, многое воспринял от Малера), особый талант Гергиева к воплощению темных, трагических красок (окончание каждой части вызывало мурашки – так это было точно и так... безнадежно) – многое стоит за поразительным по многослойности исполнением Шестой симфонии, суля в следующих концертах новые потрясения.
20 октября в 7.30 исполняется Вторая симфония, 21 в 8 – Восьмая, 22 в 11 утра – Пятая.
© RUNYweb.com
Добавить комментарий
0 комментариев