Давид Гай: «Я всегда занимался и занимаюсь своим родным и любимым делом»

19 Марта, 2012, Беседовал Геннадий Кацов

Журналист и писатель Давид Гай. Фото из архива Давида Гая © RUNYweb.com

Давид Гай в ЭНЦИКЛОПЕДИИ РУССКОЙ АМЕРИКИ > > >
Спонсор интервью Алла Лисовецкая

Давид, 15 минут у нас есть для того, чтобы рассказать о Вашей жизни, об основных ее этапах. Давайте начнем, я так обычно рекомендую, со дня рождения и с места рождения. Так будет легче.
Родился я 25 июля 1941-го года, в поселке, или в городе, скажем, Раменское. Это час езды от Москвы. Родился под первую бомбежку в городе. Немцев в нашем городе не было – это рязанское направление, юг. Отец был в ополчении. Отец знал, что мать беременна, но, естественно, тогда неизвестно было – кто родится, и не до того было, медицина до этого не дошла. И он прислал с фронта письмо матери: «Дорогая Даруся, если родится мальчик – назови моим именем, если родится девочка, назови, как хочешь». И мать моя сообразила, несмотря на то, что она жила одна в доме, все эвакуировались, а она решила в таком положении не эвакуироваться, она сообразила, что этого делать нельзя. Что, тем самым, отец как бы хоронит себя, потому что по еврейским традициям, по обычаям, называть именем живого человека нельзя.
Он был абсолютно уверен, что он погибнет. Отцу было 46 лет, он прошел сталинскую тюрьму, чудом вышел – это особая история. И мать прекрасно понимала, что так делать нельзя. И она назвала меня именем деда, то есть, отца – отца. Отец получил тяжелейшее ранение под Нарофоминском, но уцелел. Прожил еще, в общем, достаточное количество лет, умер в 1968-м году. И он был матери до последнего дня благодарен за то, что она его не послушала.
Немцев в городе не было. Три бомбы упало на Раменское – одна на роддом, но чуть подальше. Вот в этот момент я, наверное, и появился на свет, или что-то такое, в этом роде. Одна – в озеро, метили в ткацкую фабрику, одна – на пакгауз, железнодорожный вокзал очень крупный был и т.д. Так что я дитя военных лет. Что было примечательного в то время? Жизнь была голодная, жизнь была скудная. И она прошла под знаком – для меня, во всяком случае – смерти Сталина.
Почему я так говорю? Потому что когда Сталин умер, отец работал в Москве, он каждый день катался туда и обратно, это занимало массу времени. Он работал на небольшой фабрике, начальником цеха. Тринадцать осколков было в правой руке. Их не оперировали, потому что боялись. И когда умер Сталин, отец, который все прекрасно знал, и когда я читаю, что нет, народ не знал, люди не знали, что были массовые репрессии, ну да, кого-то забирали, но это же не мы, мы-то ни в чем не виноваты и т.д. Я отца увидел, мне было уже тогда 12 лет почти, и я впервые увидел отца вдрызг пьяным. Он приехал пьяный «в лоскуты», что называется, в Раменское, завел, открыл трофейный патефон, и стал гонять марши.
И когда ему говорили, там, рядом жили через стенку обе его сестры, мать: «Юзя, что ты делаешь, нас же посадят, сегодня горе, горе-то какое», - он говорил: «Это не горе, это праздник, великий праздник, тиран сдох». Это его слова. И ночью, он меня забрал к себе в постель и начал мне рассказывать, в таком своем полубредовом состоянии о том, что было в 1937-м году, как был расстрелян один мой дядя, как второй мой дядя на Колыме выжил, но чудом каким-то, как он сидел, кто убил Кирова и т.д.
И в 12 лет, на следующий день, я пришел в школу, и мне крикнули, такой был мальчик по фамилии Макарин: «Это вы, вы жиды убили Сталина». Только что еще не закончилось дело врачей, уже расстреляли членов еврейского комитета. И я был такой мирный, я бы даже сказал, боязливый, нас всего в классе было два еврея, я схватил чернильницу-непроливайку, наверное, мало кто знает, что это такое. И пролились и чернила, и кровь. Меня исключили на два дня из школы. Но тетка моя была завучем другой школы, и потом меня восстановили.
Потом дело врачей, апрель месяц и, так сказать: «Дорогой товарищ Коган, ты нам друг и брат, как сказал Хрущев Никита – ты не виноват». Ну, вот что-то в этом роде. Вот под этим настроением шла моя юность, как ни странно.
Казалось бы, ну что тут вспоминать, ну, ребенок, подумаешь… А это на мне очень отразилось сильно, я бы сказал. И может быть, мой путь в дальнейшем был как-то, в той или иной степени, я не был диссидентом, конечно, был связан с тем ранним прозрением, благодаря отцу, которое я получил.
Я окончил школу, пошел работать на замечательный завод, который делал для космоса всякие там приборы. Мой учитель был Николай Дмитриевич Фраенов, который был замечательным слесарем. Он первым, среди рабочих, получил звание Героя Социалистического труда. Но научить он меня толком ничему не мог, потому что руки у меня, как росли, так и растут из одного места, но, тем не менее, это был мой учитель. Завод назывался – это был почтовый ящик. У него был номер 148 или 149350, но когда Пеньковский, небезызвестный разведчик западный, выдал все эти секреты, завод переименовали в РПЗ – Раменский Приборостроительный Завод, что дало повод местным острякам, шутя, расшифровывать так: «Работай, Пока не Здохнешь». Здохнешь, через «З».
Я работал на этом заводе и уже начал немного пописывать, ну, довольно робко, неудачно. И, значит, на дневной факультет журналистики, конечно, было невозможно поступить. Прежде всего – еврей, а во-вторых, конкурс был совершенно сумасшедший. Я поступил на вечернее отделение в 1961-м году.

Университет?
Да, Московский Государственный Университет, факультет журналистики, вечернее отделение. И то, конкурс был 15 человек на место. Но, в общем, приняли. Я проучился там, продолжая работать. Потом я ушел с работы, начал уже в Москве что-то искать, работал вне штата в «Московском комсомольце», в других местах. Какие-то крохи зарабатывал. Жил один, ушел из дома, потому что ездить было невозможно совершенно. И, таким образом, я в 1966-м году пришел в журналистику серьезно.
Я поступил в газету «Вечерняя Москва», где проработал до эмиграции 27 лет. Работая в «Вечерней Москве», я прошел все этапы: от младшего лит. сотрудника до полит. обозревателя, члена редколлегии, заведовал отделом и т.д. Памятна мне моя журналистская работа тем, что она была безумно интересна. «Вечерка» была тогда мощной газетой, которую читало, в общей сложности, наверное, около 2-х млн. человек в Москве. Сейчас она загибла, а тогда она была очень пристойной газетой, которой чуть-чуть позволялось, на йоту больше, чем другим. В «Вечерней Москве» я начал издавать книги. До эмиграции у меня вышло, наверное, с десяток книг в Советском Союзе. Среди них невероятно важные для меня книги, которые стали выходить уже в перестроечное время. Это - первая книга, практически, о жизни, борьбе и гибели минского гетто. Была одна книга, сразу в 1946-м году, но она была несколько такой особой книгой, я брал другой разрез.
Это книга о войне в Афганистане Советского Союза, потому что мне довелось быть корреспондентом «Вечерней Москвы» в Афгане несколько раз. Эта книга написана в соавторстве с Владимиром Снегиревым, который там немножко больше, чем я был. И это несколько романов, которые лежали в столе, но перестройка помогла мне их опубликовать. Это роман о взаимоотношениях Федора Михайловича Достоевского со своей любовницей Аполинарией Сусловой, повесть «Телохранитель», о сталинском охраннике. На самом деле не об охраннике, а меня интересовала проблема, на которую я до сих пор не могу дать ответ: существует ли закон сохранения вины, или не существует.
Но до этого была очень важная для меня серия книг о генеральных авиаконструкторах. Я занимался в газете авиацией очень активно, и меня вот таким образом люди нашли, и я написал 4 книги. Это книги, посвященные генеральному авиаконструктору Милю, Петлякову, Мясищеву и академику Чаплыгину. И много писал об Андрее Николаевиче Туполеве, о его фирме, поскольку и Петляков, и Мясищев, в какой-то степени, Чаплыгин, были его питомцами. Так что я приехал в Америку в июле 1993-го года уже с солидным багажом: и журналистским – почти 30 лет, и писательским – 10 книг.

А что послужило поводом для переезда?
Два момента. Первый – в 1991-м году уехал мой сын единственный. И я почувствовал себя очень одиноко в Союзе. И я решился на то, на что я раньше даже не представлял, что могу решиться. В 50 с лишним лет приехать в страну, такую, как Америка, как говорили: «C одной стороны - слишком поздно, с другой стороны – слишком рано». И, тем не менее, я решился.
И была вторая причина, не менее веская. Как журналист, я участвовал во многих митингах, которые отчасти напоминают то, что сейчас происходит в России. На Манежной площади: это уже перестройка, Горбачев, время съезда народных депутатов, когда собиралось до 100 тысяч на Манежной площади, в других местах. И я постоянно слышал одно и то же. Выкрики, восклики, чуть ли не такие мантры: «Назад возврата нет, мы идем в демократию, мы демократическая страна, никаких больше – ни сталинизма, ничего этого не будет, мы идем в демократию западного типа, мы будем с Западом вместе».
И когда я это слышал, я задавал себе вопрос: «Как, что, страна уже стала демократической? И народ, который еще не избавился от поклонения Сталину, стал демократом? И я понял, что эта страна обречена на очень большие проблемы. Это была еще одна причина.
Довольно подробно я описал жизнь своей семьи, американскую ветвь, потому что мой дядя эмигрировал в 1906-м году, к сожалению, единственный из нашей семьи в этом романе «Из круга вращения земного». Это последняя моя книга, по времени, которая вышла сейчас.
В Америке мне очень повезло, мне не надо было переучиваться, я занимался и занимаюсь своим родным и любимым делом. Это очень важно. В Калифорнии, где я осел первые три года, в Сан-Диего, где живет моя семья по-прежнему, я открыл журнал, который до сих пор существует. Потом я был приглашен в газету «Еврейский мир», потом я ушел на 10 лет в такую сладкую каторгу, в газету «Русская реклама» и вот уже 3 года я работаю редактором еженедельника «В Новом Свете».
Это, конечно, другая журналистика. Она имеет свои плюсы, абсолютно бесцензурная; она имеет свои минусы, потому что мы, в значительной мере, зависим от американских первоисточников. Но, тем не менее, мне кажется, что общее в том, что мы должны честно и откровенно писать обо всем том, что происходит и в Америке и в мире. И мы знаем, что не всегда и не всем это удается. Мне кажется, что в Америке я стал лучше, вот, есть у меня такое внутреннее ощущение. Лучше, честнее, порядочнее. Может быть, само устройство здешней жизни таково. Может быть, я поумнел к старости, я не знаю. Но мне так кажется, во всяком случае.
И я стал менее нервным, как ни странно. Я жил с очень большими перегрузками в России. Здесь, как-то, жизнь более упорядочена моя. Хотя, как Вы понимаете, редактировать такой еженедельник, быть заместителем главного редактора международного и литературно-художественного журнала «Время и место», который выходит уже 6-й год, и.т.д. – это все не просто. И, тем не менее, мне кажется, что жизнь стала более упорядочена, и то русло, в котором она течет, меня весьма и весьма устраивает. В Америке у меня вышло несколько романов. У меня вышел роман «Джек пот», у меня вышел роман «Сослагательное наклонение».

На русском языке, российские издательства?
Да, они выходили только в России. Одна книга вышла на английском. Это перевод моей повести документальной о минском гетто. “Innocent in hell” - «Невинные в аду». Она вышла на английском языке в Америке.
Я продолжаю писать. Я думаю, что к концу этого года появится еще один роман, для меня очень важный, очень серьезный, очень трудный. Он совершенно не связан с тем, что я писал раньше, совершенно другого типа и другого класса письма. Выдержу ли я, смогу ли написать так, как хочу? Это антиутопия – больше ничего говорить не буду.

Я бы добавил к Вашей здесь работе - RTN, ведь Вы постоянный участник «Пресс клуба»
Да, благодаря Вам, тебе, могу по-дружески называть на ты. Да, я уже ни один год здесь, а начиналось в самом конце 90-х годов с Володей Надеиным, когда, как раз, «Пресс клуб» был открыт, и ты унаследовал эту замечательную рубрику.

Я и был одним из участников.
Да, ты и был одним из участников. Совершенно верно.
В общем, вот так складывается жизнь. У меня внук, ему 14 лет, вот здесь он на фотографии, на заднике романа. Он отличник, занимается фехтованием, 5-й в своей возрастной группе в Америке, и мечтает о Гарварде. Даст бог – мечта осуществится.

Давид, Вы счастливы?
Это сложно сказать. Во всяком случае, я занимаюсь тем, чем я занимаюсь, я здоров относительно, и я полон сил. Наверное – да.

Огромное спасибо.
Спасибо Вам.

Loading video...

! Данное интервью является текстовой распечаткой видеоинтервью, размещенного в Энциклопедии Русской Америки. Авторская лексическая основа сохранена без изменений!

Теги: видео-интервью, Давид Гай, интервью, Русская Америка, Русский Нью-Йорк, Энциклопедия Русской Америки

Америка Сегодня - Новости США на Русском Языке

Лента новостей:

Восстановление пароля

Войти

Зарегистрироваться

Оценить материал

Вставить в блог

Вставить в блог

Еще читать в этом разделе

Давид Гай: «Я всегда занимался и занимаюсь своим родным и любимым делом»

Вставить в блог

Вставить в блог

Оценить материал

Отправить другу

Отправить другу

Давид Гай: «Я всегда занимался и занимаюсь своим родным и любимым делом»

Добавить комментарий

0 комментариев

И Н Т Е Р В Ь Ю

Видео

НАЙТИ ДОКТОРА

Новостная лента

Бизнес-Директория