Оценить материал
Еще читать в этом разделе
- 10.07Нобелевскую премию по медицине присудили американским ученым за открытие молекул микроРНК
- 10.07WSJ: Китайские хакеры взломали системы правительственного прослушивания телефонных разговоров
- 10.07Власти США не будут продлевать легальный статус для сотен тысяч мигрантов
- 10.07Поле битвы — штаты: кто решит исход выборов в США
- 10.07В 8 штатах рассматриваются поправки к конституции, запрещающие негражданам голосовать
Интервью с Управляющим делами Православной Церкви в Америке Протоиереем Иоанном Джиллионсом
23 Ноября, 2011, Беседовала Светлана Вайс
Управляющий делами Православной Церкви в Америке Протоиерей Иоанн Джиллионс. Фото ПЦА.
Уважаемый отец Иоанн, разрешите поздравить Вас с новым назначением на столь ответственную должность Управляющего делами ПЦА, в такое неоднозначное для всего православного сообщества время. Мы все надеемся, что ваши усилия помогут разрешить административный и финансовый кризисы, которые усложняли работу и мешали служению церкви в последние несколько лет. Но любая должность в церковной структуре – это не просто функция, это личность, которая наделена доверием членов церкви и олицетворяет некую позицию. В связи с этим, читателям было бы интересно узнать немного больше лично о Вас, о семье из которой Вы происходите. Выросли ли Вы в церковной семье, какие были традиции, и какие языки достались Вам в наследство?
Вырос я, если так можно сказать, в «смешанной» семье. Моя мама родилась в Кишиневе, тогда это была территория Бессарабии, в семье, в которой были русские священники, и ей было всего три года, когда семья покинула родину из-за Гражданской войны, на которой погиб мой дед, и Революции. Это был 1922 год. Они уехали в Канаду и поселились в русской общине Монреаля. Отец мой родился в Англии в Лондоне и также приехал в Канаду, но значительно позже – в 1954 году.
Простите отец Иоанн, а почему британские граждане эмигрировали?
Все по той же причине – последствий войны – уже Второй мировой войны, отсутствия работы. Мой отец уехал в Канаду, чтобы найти работу и начать строить карьеру. Отец никогда не был религиозным человеком, не был привержен ни к одной из конфессий и отошел от христианства уже в 12-ти летнем возрасте, еще живя в Англии. Но, тем не менее, он положительно относился к тому, что все мы – его дети, а нас было пятеро, ходили в церковь и росли в православной атмосфере, которую создавала и поддерживала мама. Ему нравились традиции русской общины Монреаля – мы вместе справляли Пасху, отмечали другие церковные праздники, соблюдали посты, но в церковь он с нами ходил редко. Дома мы всегда говорили на английском язык, а основы моего русского языка были получены в церкви и в русском общении.
А не случались ли на этой почве семейные конфликты?
Скорее разногласия. Вот, например, когда я решил стать священником мама была против. Из истории своей семьи она знала, как это не просто и что может случиться. Отец же, посмотрел на мое решение с другой стороны, он предложил мне честно осознать – идет ли мое желание от чистого сердца? Он работал в то время в администрации католического госпиталя и встречал там священников, он тогда сказал мне, что нет ничего хуже – священника, потерявшего веру, и если я все же решу пойти по этому пути, то уже никогда не должен буду с него свернуть.
С Вашего позволения, он прав.
Безусловно. Хотя на тот момент он был несколько расстроен, что я оставил идею получения медицинского образования. В свои последние годы, а он умер два года назад, отец многое пересмотрел в жизни и хорошо относился к тому, что я священник. Так же, как и мама сегодня считает, что я сделал правильный выбор. Многие члены моей семьи вовлечены в церковную жизнь а, часовня Сергия Радонежского в здании администрации в Сойоссете для всех нас значит очень много.
А в какой момент жизни Вы все же серьезно задумались над карьерой священнослужителя?
Как я уже сказал, я с детства был в церковной среде, был чтецом, исполнял другие обязанности, но никогда не думал о поступлении в семинарию. Лет в 16-ть я как-то попал туда и семинаристы показались мне людьми более, чем странными и я не мог даже себе представить, что когда-то вернусь в семинарию. Я поступил в университет Маккгила в Монреале, но продолжал посещать нашу церковь Св. Петра и Павла. Мне нравились воскресные службы, как на английском, так и на старославянском языке. Но я по-прежнему не видел себя в качестве священника. Говоря откровенно, это была двойная жизнь. Жизнь студенчества в начале 70-х годов со всеми ее издержками, как Вы понимаете, совершенно отличалась от жизни церковной. Если можно так выразиться, это были две разные жизни. Даже противоположные. Это как два поезда на одних и тех же рельсах, но идущие в разные стороны. И я оказался в, своего рода, кризисе. Мне надо было принять решение, какой путь выбрать. Я знал, что выбор будет не легким и поэтому положился на милость Божью.
Вы сделали это самостоятельно?
Через исповедь. Я осознал, что больше не могу так жить, и испросил прощения, правильного решения и благословения. Это один из самых тяжелейших моментов моей жизни. Из храма я вышел абсолютно другим человеком. И я начал с чтения Библии, стал читать книги о жизни Иисуса Христа. Несмотря на то, что многие годы я был связан с церковью, духовной литературы почти не читал. И настал момент, когда я решил сделать изменения в своей жизни, но как становятся священниками, не очень себе представлял. Я закончил университет, со степенью бакалавра, и обратился в Свято-Владимирскую семинарию. Затем была учеба в семинарии, работа, женитьба, решение стать священником… И вот, наконец, я стал священником и все эти годы я чувствовал, что Бог не оставляет меня в моих делах и мыслях. И я знаю, что это благодаря тому, что я получил прощение. Чувство Божьей милости живет со мной и не позволяет судить других. Сегодня я осознаю, кто я есть и в чем моя задача. И теперь уже хорошо понимаю, что христианство привнесло в мир: благословение, всепрощение, любовь.
Какой этап Вашей карьеры явился самым интересным, скажем так, основополагающим или важным? Может быть, пребывание и работа в других странах? Кстати, бывали ли Вы в России?
Был. И не один раз. Первый раз в 1982 году. Я был совсем молодым человеком, служил еще дьяконом, и стал участником конференции по вопросам социального законодательства, которая проходила в рамках программы съезда Мирового Совета Церквей. Это было в Киеве и тогда еще в Советском союзе. Две вещи меня поразили до чрезвычайности: это Всенощная, во время которой пять тысяч человек пели «Воскресение Христово видевше», и такая же мощь, когда утром пели «Верую». В эту силу единения трудно было поверить, зная, что время советское, но это действительно происходило во Владимирском соборе Киева. Все это произвело необычайно сильное впечатление на меня. В дальнейшем я несколько раз ездил в Москву и Санкт-Петербург, в основном, для участия в конференциях. А что касается других стран, то, будучи еще молодым священником, я три года служил в Австралии (город Брисбан) и был там в то время единственным православным священником, для кого английский язык являлся родным.
А на каких языках говорят прихожане православной церкви в Австралии?
На русском, греческом, болгарском и многих других. И в результате, так как английский мой родной язык, меня приглашали для выступлений и дискуссий в другие церкви: англиканские, католические, Объединенную церковь Австралии. Это невероятно интересный опыт общения. Очень важным моментом было желание членов русского прихода начать службы на английском языке, чтобы сохранить для церкви своих детей и внуков. Безусловно, пребывание в Греции оставило очень яркие воспоминания, так же как и в Англии, в Кембридже.
Случались ли у Вас какие-то духовные разочарования во время жизни и служении в церкви? Не приходила ли Вам когда-нибудь мысль том, чтобы оставить карьеру священника.
Я никогда даже не думал о том, чтобы перестать служить церкви, но о том, что надо боле реалистично взглянуть на церковную жизнь, задумывался неоднократно. Разочароваться в служении может любое духовное лицо – и епископ, и священник. Этому может послужить неожиданная, или лучше сказать так, неожидаемая обида со стороны людей, в то время как ты старался все делать наилучшим образом. Это грустно.
Какие могут быть причины непонимания?
Ну, все мы люди и совершаем ошибки. Даже при том, что тебе может быть многое дано и ты обладаешь всевозможными талантами, ты все равно совершаешь ошибки. Поэтому нельзя доверять только себе, надо сверяться с Богом. Приходская жизнь подразумевает общение со священником и прихожане иногда не щадят твоих чувств, выражая претензии к ведению службы, и к тебе лично по разным вопросам.
Какие из своих научных трудов Вы считаете наиболее значимыми?
У меня их не так много, но наиболее серьезной считаю работу «Язык врагов». Она о конфликтах в церковной жизни, о причинах вражды, об истоках распрей. Основой работы являются исторические факты и тенденции прослеживаются до наших дней. В основном Новый Завет нам говорит: «Возлюби врага своего». Но в реальной жизни это далеко не всегда происходит. Мы ссоримся и ругаемся, причем со всей страстью. Я пытаюсь найти более приемлемые пути разрешения конфликтов. И самое главное, как мы – православные, относимся к людям не православным, другим христианским группам. Эта работа о переосмыслении эволюции конфликта, его последствий.
Тяжело ли Вам далось решение стать Управляющим делами ПЦА?
Принятие этого решения было очень трудным. Данный конкретный момент для Православной церкви в Америке, как Вы знаете, весьма неоднозначен, ему предшествовала серия административных неудач, это не лучшим образом отразилось на отношениях моего предшественника с Митрополитом, и многие не советовали мне принимать эту должность. Я советовался с людьми и среди них были те, кто рекомендовали мне соглашаться и почти столько же людей говорили, что не надо. В своем выборе я последовал тому пути, по которому меня ведет Господь. Я понимаю, что с этого момента моя жизнь, которая протекала достаточно равномерно – преподавательская работа, служение на милом и спокойном приходе – все это в неспешной Канаде, резко изменится. Но я чувствую Благословение и знаю, что в этой работе много жизненной энергии, поэтому я согласился, хотя, повторю, было это очень нелегко.
Как Ваша семья к этому отнеслась?
Моя жена Дениз всегда и во всех начинаниях поддерживала меня, также она отнеслась и к этому решению. Поддержали меня и дети. Наш переезд на Лонг Айленд осуществится в начале следующего года.
Намерены ли Вы, как Управляющий делами, полностью поменять административную политику ПЦА или в этом нет необходимости?
Не вижу необходимости на данный момент что-то изменять. Мои действия будут направлены на устранении кризиса в работе менеджмента. Надо устранить непосредственно кризис. Это по аналогии с пожаром, когда у Вас горит дом, то поздно вносить коррективы в бюджет на установку системы пожаротушения – надо гасить огонь. Для начала, надо будет определить, из чего кризис состоит, и посмотреть, как работают все существующие системы. И только потом, если выявится необходимость, начать что-то менять. Общая структура при этом должна уцелеть. Я внимательно изучу, как работает аппарат администрации, как между собой взаимодействуют внутренние связи – между епископами, Митрополитом, администрацией и Митрополичьим советом. И надеюсь, все заработает должным образом.
Смогли бы Вы назвать главные ошибки, которые были допущены прежними администрациями ПЦА, приведшие к финансовым трудностям? И когда это началось?
Как мне кажется, проблемы начались еще в 1990-х годах. Но в целом, та административная структура церкви, которая досталась нам в наследство, должна работать. Наша финансовая система построена таким образом, чтобы защитить церковь от возможных проблем. В основе всеобщей картины лежит принцип соборности, который подразумевает взаимодействие и взаимоуважение всех структур. Такие отношения должны быть между Епископами и Митрополитом, клиром и мирянами, в администрации. И так должно происходить во всем православном мире. Мы являемся маленькой церковью, и мы открыты для людей по всем вопросам. Я вижу в этом путь следования, по которому идет вся Северная Америка. И считаю, что по этому пути должны идти все православные церкви. Но на сегодня, таких как мы всего несколько. То, что делаем мы – открываем финансовую бухгалтерию, даем прослушивать подкасты радио с проходящего Собора – все это, для некоторых кажется позорным подходом, но, такая открытость позволяет нам устранять прежние проблемы. Это и есть соборность, когда иерархия имеет возможность открыто взаимодействовать с мирянами.
Об этом говорили в начале ХХ века о. Сергий Булгаков и о. Николай Афанасьев, об этом же шла речь на Московском Соборе 1917-18гг, наша молодая церковь родилась из этих принципов и растет согласно им.
Реально ли, на Ваш взгляд, выполнение постановления 16-ого Собора о переходе на новые пути финансирования уже через год? Если у Вас по этому вопросу какое-то предложение?
Реалистично или не реалистично это звучит - мы должны это делать. Финансовая система должна подвергнуться редакции. У нас есть такие малочисленные приходы, которые не выдерживают сегодняшних норм отчислений. И мы будем искать дополнительные способы финансирования. Надо найти пути к сердцам людей, обратиться к ним с таким посланием, чтобы они искренне откликнулись на помощь церкви. Это работа и диалог между священниками и прихожанами. Мы должны понять, какие пути работают, а какие нет – на что люди откликаются, а что им не понятно. Что касается сроков, то в течение последующих трех лет – до следующего Собора, нам предстоит это вопрос решить, а за это время мы будем искать и пробовать.
Если все же бюджет будет урезан, то какие программы закроются первыми?
Я не могу на этот вопрос ответить, потому что не ставлю его так. Все программы достойны получить дополнительное финансирование. И мы его будем искать. Пути я вижу в индивидуальной поддержке заинтересованными лицами каждой из наших программ.
Последнее время очень часто возникает вопрос о содержании административного комплекса в Сойоссете и вообще его необходимости. Есть у Вас, в связи с этим, намерения о реорганизации финансирования этого комплекса?
В конечном итоге, это должно быть рациональное, а не эмоциональное решение, хотя у многих есть эмоциональные чувства по этому вопросу. Это историческое здание, здесь жил Митрополит Леонтий, уже весьма много связано для нашей церкви с этим местом. Достаточно много плюсов, в связи с пребыванием в Нью-Йорке, но также и много минусов – у нас есть административные структуры в Вашингтоне, в столице. Вопрос об этом здании действительно не раз поднимался на Митрополичьем совете, многие уже давно высказывают мнение о продаже всего комплекса. И это последнее, чтобы я хотел обсуждать. К тому же, у меня есть личные привязанности к Сойоссету. Но судьба этого здания в большой степени зависит от его стоимости на рынке недвижимости и, возможно, решение о его продаже когда-нибудь придется принимать. Для меня это будет крайне тяжело, но пока рынок не позволяет нам об этом даже говорить.
Связывают ли Вас дружеские отношения с кем-либо из высшего духовенства и администрации ПЦА? Есть ли у Вас какие-то дружески контакты с другими православными юрисдикциями США – с РПЦЗ, и с Представительством Московской патриархии?
Я не могу сказать, что мы очень близкие друзья, но вместе мы учились в семинарии с Архиепископом Кириллом (Борисом Дмитриевым) – это Зарубежная церковь. На только что прошедшем Всеамериканском Соборе я познакомился с Архиепископом Наро-Фоминским Юстинианом, Управляющим Патриаршими приходами в США. Пожалуй, больше других я знаком с Митрополитом Иларионом (Алфеевым) – еще по своей службе в Англии, но с тех пор мы не имели постоянных контактов.
И Вы были свидетелем всего произошедшего тогда в Сурожской епархии?
Да, я все видел, хотя занимал не значительную должность. Но мое личное мнение, что к Митрополиту Илариону там отнеслись нехорошо и несправедливо.
Как Вы оцениваете возможность совместной работы митрополита Ионы и епископата, в связи с предыдущими сложностями во взаимопонимании?
Мы не были достаточно хорошо знакомы с Митрополитом Ионой до того, как я вступил в должность Управляющего делами ПЦА. Хотя мы встречались несколько раз, но интенсивно стали работать вместе только с начала октября этого года, также как и с Епископами. Во-первых, я восхищен его храбростью публичного признания своих ошибок перед лицом нескольких сотен человек. Для этого надо иметь очень большую отвагу.
Извините, что перебиваю Вас – как Вы считаете, это выступление было личной инициативой Митрополита или на этом настаивал Епископат?
Митрополиту надо было восстановить потерянное доверие, поэтому, как мне кажется, это решение было принято совместно. Один из основных принципов церкви строится на доверии между Митрополитом и Епископами, и эти отношения надо было восстановить. Я думаю, что усилия были приложены с двух сторон. Во-вторых, Епископат вызвал у меня чувство уважения тем, что не стал скрывать сложившуюся ситуацию, а стал искать пути для ее решения. Я уверен, что, оказывая друг другу взаимную поддержку, Митрополит и Епископы смогут работать вместе на благо всей нашей церкви.
Какой Вы видите Православную церковь в Америке в будущем? Лет, скажем, через сто? Как единую поместную церковь? Или же, состоящую из многочисленных этнических церквей? Или как-то еще?
Если это не будет Объединенная церковь, то она и не будет православной. В ее лоне на территории Северной Америки соберутся православные всех национальностей, говорящие на многих языках. Но их детей в церкви объединит уже английский язык. Церковными языками, безусловно, останутся греческий, старославянский, арабский, румынский, албанский и возможно другие.
И чей омофор будет предпочтителен?
Мы не можем себе позволить независимость и управляться Северо-американская православная церковь должна будет Объединенным Синодом Епископов. В таком случае автокефалия будет предпочтительней.
Кто ее предоставит?
Тот, кто нас признает. Этот вопрос долго будет оставаться открытым, но через сто лет он решится.
© RUNYweb.com
Добавить комментарий
0 комментариев