-->
Четверг, 28 Марта 2024
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
Loading video...

Съемка 9 сентября 2010 г.

Роман, основные Ваши биографические этапы. Этапы большого пути: год рождения, место рождения, друзья. Ваша жизнь.
Родился я в Ленинграде. Мы его называли, как говорил один мой друг лихо – Питер.
Родился я в 1937-м году, за несколько лет до блокады, которую к несчастью, очевидно, я прожил в городе Ленинграде. Конечно, я был мальчиком, но я помню, на всю жизнь, чувство голода. Вот что у меня осталось: дикие лютые зимы, жуткий холод.
Мы жили... У меня есть брат-близнец, который жил со мной и с матерью вместе в Ленинграде. Сейчас он живет в Хьюстоне. Он большой геолог в прошлом, теперь он в отставке. Помню холодрыгу. Помню то, что мы переехали из нашей квартиры вообще в одну комнату, в которой мы жили.
Мы сожгли все, что у нас только было: и мебель, и книжки. То есть, жили мы впроголодь, в лютом холоде. Вообще, это такое страшное воспоминание,  мне сейчас даже трудно говорить об этом. Все настолько намешалось, что я уже не знаю, помню ли я это сам, или помню, потому, что мне об этом рассказывали.
Однажды я встретился с человеком, это было много лет назад, в галерее. Это была выставка художника Марка Клеонского. Туда пришел выставку совершенно поразительный человек. Его звали Гаррисон Солсбери. Он работал в газете «Нью-Йорк Таймс». Но он написал книжку, которая называется «900 дней» - это была книжка о Ленинградской блокаде.
Я, конечно, прочитал эту книжку, и потом мы с ним два раза встречались. Я до сих пор поражен, насколько этот человек написал блистательно про горе нечеловеческое, которое постигло этот изумительной красоты и поразительных перспектив город.
Вот это то, что я помню из раннего детства.
После войны мы, совершенно измученные, поехали в деревню, или в город, который назывался Вышний Волочок. Там мы пробыли 3 или 4 месяца, и как-то слегка оклемались.
Должен сказать, что про школьные свои годы я не помню практически ничего. Вот говорят – какой у вас был учитель, или то, или другое? Я не помню ни одного человека, с которым я учился в классе. Ни одного просто не помню. И эта школа пролетела как сон.
Единственно могу сказать, что 8 классов я закончил блестяще. Потом начались девушки, какие-то гулянья. Книжки, которые мне были более интересны, гораздо интересней, чем то, что преподавалось в школе.
Все предметы гуманитарные были для меня просто радостью и счастьем, а все предметы, связанные, как-то с математикой, все из нее исходящее, геометрия, тригонометрия, алгебра, - все это было для меня чуждо.
И до сих пор осталось чуждо. Я даже не понимаю, для чего я все это делал.

Девятый, десятый класс был для меня трудный, потому, что я ничего не соображал про эти предметы. А поскольку я сидел там где-то рядом с моим братом, то почти все на всех экзаменах списывал у него.
Очень рано я узнал про стихи. Вот это как раз и стало самой большой любовью в моей жизни. Поэтому, когда я стал что-то соображать, я читал стихи, причем это было каждый день. И когда меня спрашивали, кем бы я хотел быть, я отвечал, что хотел бы быть писателем. Я хотел бы быть поэтом, потому что ничего более блистательного, чем поэзия, никогда в жизни не встречал.
И еще мне нравились иностранные языки. Тоже безумно, потому что когда я читал какого-нибудь поэта, который был не русский, то мне обязательно хотелось прочитать этого поэта в оригинале, так как это было написано.
 Поэтому я начал изучать, будучи еще молодым человеком, иностранные языки. И я помню, что мне прочитали когда-то книжку, я был молодым человеком, лет, наверное, 12-ти - 13-ти. Это была книжка «Маленький принц» Сент-Экзюпери. Я безумно влюбился в эту книжку.  Для меня французский язык в первую очередь был связан с этой книжонкой.
И я помню, когда-то, по-моему в 1960-м году, я поехал в Москву, потому что там была французская выставка. Я помню больше всего на этой выставке, поскольку мне это сказали, - был голос Сент-Экзюпери, читающий книжку «Маленький принц».
А учил я языки таким образом, в основном: брал одну книжку и читал ее. Ну, как вы понимаете сами, это было не очень просто. Я мало что понимал из того, что читаю, но каждое слово, которое мне попадалось, я выписывал на бумагу, в тетрадку.
Прочитав книжку один раз, я понимал, что какие-то слова у меня отложились, бесспорно, потому что я их повторял и повторял. А какие-то слова я забывал, и общий смысл не очень понимал. Тогда я соображал, что нужно взять грамматику языка, который я изучаю. И нужно изучить ее, чтобы понять, как складывается предложение.
Вот таким образом (после того как я, прочитав уже и немножко усвоив грамматику, читал, повторяя про себя все время эти слова) прочитав третий раз книжку, я мог сказать, что могу общаться. Может быть не блистательно, но достаточно уверенно, в том или ином языке.

Роман, сколько языков Вы знаете?
Ну, сколько языков я знаю. Знаю английский, как Вы понимаете, знаю немецкий, знаю французский. Я не могу сказать, что очень хорошо, но прилично знаю польский. Довольно хорошо знаю иврит, поскольку прожил несколько лет в Израиле. Ну, и я изучал и изучаю до сих пор латынь: чтобы сказать, что я знаю – нет, конечно, не знаю. Как говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Он знал довольно по латыни, чтоб эпиграфы разбирать».

Роман, Вы закончили школу, потом поступили в институт? Какой?

Это был Институт Иностранных языков в городе Ленинграде. И я начал там учиться.
У меня был в Ленинграде друг, совершенно блистательный человек, которого звали Слава Кузнецов. Он был феноменальным танцовщиком, просто феноменальным. И самым красивым человеком, которого я когда бы то ни было в жизни видел.
И мы как-то однажды с ним говорили. Он был танцовщик, и так далее, и он пошел учиться в Академию Художеств на искусствоведа. Я сделал то же самое. Я стал заочно учиться в Академии Художеств.
Картинки мне тоже всегда нравились. В Ленинграде был Эрмитаж, куда  я тоже очень часто ходил, иногда 2 раза в неделю. Опять же, частью моих желаний было узнать как можно больше про картинки, но я еще понимал, что девушки, которые могут понравиться, ходят в Эрмитаж. То есть, это девушки, с которыми можно поговорить.
Они не совсем простые. И если одна девушка, самостоятельно, в одиночестве приходит посмотреть картинки в Эрмитаже, то она мне априори уже нравилась. Несколько так возникло за жизнь каких-то романов – эрмитажных.

У Вас два образования?

У меня два образования.

В каком году Вы уехали в иммиграцию? Когда Вы уехали из Ленинграда?
Дело в том, что у меня был первый «отъезд в иммиграцию» из города Ленинграда в город Москву, куда я уехал учиться. Я поступил в аспирантуру института Иностранных Языков им. Мориса Тореза.
Я занимался там английской и американской литературой. В конце концов я написал диссертацию и остался в этом институте преподавать.
Но языки я не бросал, продолжал их изучать. У меня был в то время довольно близкий друг, который был блистательным синхронным переводчиком. То есть, у меня был не один друг, у меня было несколько друзей, но этот друг, которого звали Анатолий Розенцвейг, он сейчас живет здесь в Америке, под Вашингтоном, - он как раз ввел меня в группу людей, которые занимались синхронным переводом.
Целый год у меня заняло, ну, как бы Вам сказать, слегка войти в эту тяжелейшую профессию, потому что одно дело переводить просто так с листа, что я в общем и делал, а другое дело - переводить одновременно с человеком, который что-то говорит.

Роман, Вы уехали в Израиль?

В 1972-м я уехал в Израиль.

Это, когда и Бродский уехал?

Да, Бродский уехал сюда, а я уехал в Израиль.
 Значит, первая иммиграция была в Москву. Потому что, иммиграция как я ее представляю – это начало новой жизни. Я бы никогда не уехал, если бы на меня не начались гонения. Это было в 1963-м году, и это было что-то действительно страшное и подлое.
Короче говоря, там собрался какой-то... – представители народа, рабочего класса на заводе «Электросила», где они, абсолютно не имея на это права, вроде бы лишили меня всяких дипломов. Это тоже была подлая акция, потому что по дороге на завод «Электросила», на это судилище, которое устроили они для меня, или надо мной, я бы сказал, они привезли моих родителей. Довольно милых, скромных и приличных людей, переживших тоже чудовищную жизнь, и моего брата.
Обвиняли они меня черт знает в чем: в тунеядстве, в пресмыкании перед иностранцами. Ну, и всякие другие грехи, которые можно было в то время приписать молодому человеку, который был не очень согласен просто с режимом. Режим правил им и говорил ему, что надо делать и что не надо делать.
Мне всегда хотелось уехать вообще из Советского Союза. И еще с детства, я помню, мы все время собирались и лелеяли планы, как оттуда выбраться, как оттуда вырваться.
В числе людей, которые мечтали сделать то же самое, был наш друг Иосиф Бродский, и много еще людей.
Короче говоря, все это было вписано мне в мои грехи. И я понял, значит, что мне хана.
Тогда, мой брат Анатолий, геолог, и мой друг Иосиф Бродский, который прошел сам через большое количество геологических экспедиций, устроили меня в геологическую экспедицию. В место, которое называется Сучан Это было там, под Владивостоком, но далеко от Владивостока. Там я прожил 4 месяца.
Потом я получил письмо, как раз от своей приятельницы, мол, тебе в Ленинград возврата нет, и что сейчас происходит набор в аспирантуру вот в этом институте, куда я и поступил, прошел эти экзамены.
В 1972-м году я уехал в государство Израиль. Уехал не потому, что меня туда безумно тянуло, но исключительно из чувства благодарности, что они помогли мне выехать из Советского Союза. В общем, у меня была благодарность, и я чувствовал какую-то ответственность, потому, что в конце концов мне удалось оттуда выбраться.
Но вообще, поскольку я был по своей сути американистом, то я должен был поехать в Америку. Однако, я решил поехать в Израиль.
Я не очень знал, на самом деле, что меня ожидает. Начало было, как всегда говорят «все начала трудные» – и у меня тоже было начало трудное. Очень трудное начало, потому что началось это все с вранья.
Там уже несколько человек приехало в 1972-м году, и это были мои приятели: Юра Красный, замечательный художник, Юра Купер, еще один художник, Миша Носик, который был кинорежиссером. Их поселили всех вместе, недалеко от Иерусалима, в прелестном ульпане. Ульпан - это такая школа, где изучают иврит и немножко про страну, но, главным образом, язык. И первые вот эти месяцы, когда меня не пустили, обманули просто, сказали: мы Вас поселим рядом с этим ульпаном, под Иерусалимом, и Вы сможете к друзьям спокойно приезжать.
И увезли меня, черти знает что, через всю страну, по пустыне Негев - в место, которое называется Арат. Сейчас, когда я вспоминаю это место, я вспоминаю его с нежностью и с любовью. Это был маленький прелестный курортный городок, который находился рядом с Мертвым морем.
Но я, будучи молодым человеком, привыкшим к большим городам, к метрополиям, я вдруг оказался в совершенно невероятном провинциальном городке, где из знакомых не было никого. Туда приезжали, в основном, учиться языку молодые американские и всякие другие студенты, не только евреи, но и прочие, которых интересовал Израиль и язык.
После этого началась очень тяжелая полоса, поиски работы. А поскольку у меня был диплом по американистике, ангийскому языку, то русский язык я преподавать не мог. У меня не было для этого бумаг.
Искусствоведы никому были не нужны вообще, про них нужно было просто забыть на всю жизнь.
Значит, оставалось лишь что-то с английским. И мне безумно повезло, просто безумно повезло, потому что однажды по дороге в автобусе я разговорился с одним человеком. Он оказался англичанином, работавшем в институте Бен-Гуриона в Беер-Шеве. Это в пустыне Негев был главный город.
В то время это был чудовищно провинциальный город, в котором жили какие-то люди, которых вывозили в Израиль из Морокко, из Алжира, то есть это были сефардские евреи. Ашкеназийских евреев было немного.
Но, получив работу, я уже был, тем не менее, счастлив. Хотя, общая обстановка мне не очень нравилась. Тем не менее, моя жизнь проистекала вот таким вот образом.

Как удалось из Израиля попасть в Америку?
Ой, это было очень трудно. Попасть в Америку из Израиля было очень трудно. Очевидно, я не могу сказать это с какой-то полной уверенностю, но как только человек хотел уехать, то есть до того, как человек получал израильский паспорт, некоторые люди уезжали, в основном, в Италию, а некоторых взяли на работу в ВВС. Я никогда не знал, где проходят эти интервью, когда.
Просто не знал. Но когда я подал в первый раз на поездку а Америку, я хотел уехать из Израиля в Америку – мне отказали. И отказывали все время.
Вот я и говорю, очевидно, Израилю так невероятно нужны были люди, что у них какой-то был с Америкой договор - не выпускать никого из Израиля.
Был человек, симпатичный, прелестный человек, которого звали Виктор Перельман. Я знал его еще по Москве, он работал в «Литературной газете», в каком-то юмористическом отделе.
Он организовал в Израиле журнал, по-моему, самый симпатичный журнал, который когда-либо выходил в Израиле на русском языке. По крайней мере, пока я там был. Журнал назывался «Время и мы».
И как-то однажды, разговаривая, он мне сказал: «Слушай, напиши какую-нибудь повестушку, напиши чего-нибудь. Я ее опубликую, дадим тебе бумажку, поедешь прославлять наш журнал и, вроде бы, как писатель».
Ну, и я значит, времени у меня там было масса свободного, я сел и написал небольшую повестушку, которая называлась «Наша армянская кровь». Он ее опубликовал. Действительно, дали мне бумаги в посольство, и тут они меня выпустили. И я приехал в Америку.

Полный текст интервью и полная версия видео здесь > > >

© RUNYweb.com
 

! Данный текст интервью является дословной распечаткой видеоинтервью. Авторская лексическая основа сохранена без изменений!

Роман Каплан

Роман Каплан - Роман Каплан в Энциклопедии Русской Америки
  • Род занятий:искусствовед, переводчик, ресторатор
  • Год рождения:1937
  • Приехал в США в:1972 г.
  • Место жительства:Манхэттен, Нью-Йорк
  • www.russiansamovar.com

Краткая биография:

Роман Аркадиевич Каплан  - советский и американский литературовед, искусствовед, переводчик, создатель и владелец ресторана «Русский самовар» в Нью-Йорке.

Родился в 1937 году в Ленинграде. Мама Романа Аркадевича была из Ростова-на-Дону, а отец из небольшого места рядом с Киевом. Оба они были музыкантами.

Закончил Академию художеств и Институт иностранных языков (Иняз), работал экскурсоводом в Эрмитаже.

Дружил с Довлатовым и Бродским.

В 1972 году вместе с родителями и братом эмигрировал в Израиль, где недолго преподавал американскую словесность, после чего обосновался в США.

В Нью-Йорке в первое время трудился швейцаром, затем работал в художественной галерее Нахамкина: «В 6 часов наша галерея закрывалась, но никто не хотел расходиться. Я жил напротив, и все художники шли ко мне. Каждый день». Жена Каплана Лариса, подавала гостям к столу, мыла посуду… Через семь лет Лариса вконец измучилась и как-то в сердцах бросила мужу: «Если ты хочешь кормить и поить своих друзей каждый вечер, открой ресторан».

В декабре 1986 года основал «Русский самовар». Партнерами Романа Каплана по бизнесу были Иосиф Бродский и Михаил Барышников

Помимо гастрономической деятельности Роман Каплан до сих пор с удовольствием занимается переводами русской поэзии.

Интервью и статьи:

Ссылки: