Съемки 09 сентября 2010г.
Юлиан, основные биографические подробности, этапы большого пути, короче, о себе расскажите.
Первая подробность: родился я в 5 утра, в городе Одессе. Жил там где-то 3 недели, потому что родители уже в то время жили в Ленинграде. И с 1957-года, до отъезда, а это был 1974-й год, жил в Ленинграде.
В 5 лет начал учиться на рояле, поступил в специальную музыкальную школу при консерватории. В 11 лет получил 4 на годовом экзамене – это считалось страшным позором, – и меня, в виде меры наказания, перевели на кларнет.
И вот, как-то что-то совпало, я начал играть на кларнете с 11-ти лет. Лет с 14-ти меня из школы выгнали, потому, что я сжег галстук прилюдно, пионерский.
Два года учился в простой такой рабочей школе. Страшное воспоминание.
А почему Вы сожгли пионерский галстук? Это был акт протеста?
Это был акт протеста, потому что я возненавидел власть после 1968-го года, после вторжения СССР в Чехословакию. У нас в школе учились ребята из Праги, которые рассказывали, как советские танки давили детей.
Как позже сказал Виктор Платонович Некрасов, мы из нации освободителей превратились в нацию варваров. Так что это был такой запоздалый протест.
В 1974-м году родители иммигрировали в Торонто, в Канаду. Я еще там походил в школу, так как мне только было 17 лет.
Потом первый год Университета, после чего хотел бросить музыку – уровень был очень средний. И мне просто было неинтересно.
В 1978-м году переехал в Нью-Йорк. Одновременно я учился в Норвичском Университете в Вермонте, на факультете русской литературы и языка. Потом уже в Нью-Йорке поступил сначала в Манхеттенскую музыкальную школу, закончил, получил первый диплом бакалавра и потом в аспирантуру ушел в Джулиардскую школу.
В 1983-м году выиграл конкурс «Artists International». Что это давало? Это давало дебют в Карнеги-холл, ревью в New York Times – это, как бы, такой толчок.
Я познакомился в 1983-м году с Бенни Гудманом и он взял меня под свое крылышко. Я стал к нему ходить довольно регулярно, занимался с ним, особенно в первый год, очень много. Вообще, все это продолжалось почти три года. Значит, с сентября 1983-го - последний раз я его видел в день его рождения 30 мая 1986-го года.
Уехал на гастроли, во время репетиции мой импресарио зашел и сказал, что он умер от инфаркта. Это был июнь 1986-го года.
Вы можете себя назвать учеником Бенни Гудмана?
Да, не просто, а даже единственным учеником, потому что он никогда не преподавал и, в общем-то, это как-то неожиданно было. Для меня и для всего музыкального мира, потому что он просто не брал учеников.
Но мы с ним занимались только классической музыкой, и, когда я один раз упомянул, что очень хотел бы немножечко джаза, он как-то так разозлился и сказал, что джазом он ни с кем заниматься не будет.
Играя джаз, он учил классической музыке?
Он классическую музыку тоже играл. Вообще, я бы сказал, что львиная доля кларнетового классического репертуара ХХ-го века написана для него. Такие культовые произведения, как "Контрасты" Бартака и Концерт Копленда, - это все для него написано.
Известен же он был в России, как джазовый музыкант.
Не только в России, конечно. Он сделал имя, как величайший джазовый кларнетист. Как классический исполнитель, он тоже считал себя такого же уровня, хотя не был такого уровня классическим…
1986-й год? Вы остановились на нем.
Потом уже как-то пошла карьера, начались разъезды, все больше и больше. Все время ездил и занимаюсь этим по сей день.
Мы говорим сейчас о том, как Вы пришли в профессию. А годы иммиграции? Ведь Вы приехали сюда молодым человеком.
Главное впечатление в иммиграции, я считаю, это приобретение свободы. То, чего не было там тогда, и, к сожалению, нет и сейчас. Здесь я себя ощущаю абсолютно свободным человеком, при этом неважно где: в Канаде, в Америке, я уже долгое время живу в Нью-Йорке, в Европе, в Азии – это не имеет значения. Абсолютное ощущение свободы. То есть, я считаю, ради этого надо было уехать.
Вы довольно часто ездите в Россию. Там Вы чувствуете противоположное – антагонизм, ощущение несвободы?
В 90-е годы, после путча, когда был Горбачев и при Ельцине, не было ощущения несвободы, наоборот, такие были гигантские надежды, что все изменилось, и Россия становится демократической страной. Я с огромным удовольствием туда ездил. К сожалению, эти надежды не оправдались, и сейчас все по-другому.
Один из таких знаковых персонажей литературы и, собственно, иммиграции, прихода хрущевской оттепели, затем горбачевской перестройки – Виктор Некрасов: вы с ним были очень близко знакомы. О нем можете рассказать?
Да, мы познакомились в Норвичском Университете, это был, по-моему, 1981-й или 1982-й год. И как-то сразу мы очень подружились, несмотря на колоссальную разницу в возрасте, ему было около семидесяти лет.
Первый раз в Париж я приехал к Виктору Платоновичу и даже у него останавливался, жил у него где-то недели три. Когда я стал выступать в Париже, - мой первый концерт – он написал критику на этот концерт.
Я вообще, как-то к критике отношусь… Бенни Гудман мне сказал, когда я стал выступать: «Когда ты получаешь феерическую критику, то есть положительную, не обращай внимания, чтобы это в голову не ударило; а когда статья ужасная, то просто пошли к черту, это не имеет никакого значения…»
Но, вот, статья Некрасова, это для меня… Это единственная статья, которую я храню, вот она у меня здесь. Называется «Нечто импрессионистическое вместо рецензии». Это было опубликовано в «Новом Русском Слове». Я не знал, что он что-то собирался написать. Раздался звонок, и мой друг сказал: «Ты видел газету?»
Я говорю: «Нет, я не читал «Новое Русское слово».
Приятель сказал: «Пойди, купи и почитай». Вот уже, сколько лет, наверное, почти 25 лет, и для меня эта статья близка и дорога.
А Вы знали еще другие работы Некрасова в области музыковедения?
Нет. Никогда ничего подобного не было, он никогда не писал о музыке, но потом, когда я выступал, он всегда приходил на концерты, и это было очень приятно.
Некрасова мы уже выделили как человека, значимого в Вашей жизни, как друга и старшего товарища. Кого бы Вы еще назвали, кто произвел на Вас в Вашей жизни серьезное сильное впечатление?
Ну, вот, из ранних, когда я только начал выступать, - Валерий Афанасьев. Я его слышал в начале 1980-х годов, и он произвел на меня просто неизгладимое впечатление. И потом, когда мы уже подружились и вместе много играли – вот это одно из самых больших музыкальных влияний на меня.
В последние годы - это великий джазовый пианист Дик Хайман, с которым тоже мы познакомились, он мне прислал письмо, и потом, когда решено было исполнить его джазовый секстет, со мной связались, и я играл с ним. Первый раз это было несколько лет назад, а потом, в прошлом году мы с ним играли концерт, посвященный столетию Бенни Гудмана. Я был совершенно потрясен (Дику в то время было 82 года) энергией, качеством игры, как он занимался, как репетировал и вообще - отношением к своему делу. К сожалению, очень не многие могут таким похвастаться.
Я знаю, что Вы знакомы с Канчели?
Безусловно то, что оказало влияние на мою жизнь, на меня, как на музыканта и человека, - это общение с Гией. Мы познакомились лет 15 назад, в Германии, на фестивале. А услышал я его произведения первый раз, я даже не знаю, сколько лет назад, наверное, 25-30.
Я помню, я ехал на машине из Нью-Йорка в Бостон, крутил радио и вдруг услышал музыку. Я съехал с дороги и в шоке просидел, пока это не закончилось.
И вот объявили: Гия Канчелли. Играл Юрий Башмет с Бостонским оркестром.
Когда я приехал в Нью-Йорк, я побежал и купил все его записи. Я огромный его поклонник, и когда в Германии мы познакомились, стали общаться, я подошел и пригласил его на свой концерт.
Он мне сказал: «Юлий, Вы извините, Вы очень симпатичный молодой человек, мне очень приятно с Вами познакомиться, но я не очень люблю кларнет».
Ну, хорошо… Я играл концерт, и увидел, что он после концерта ко мне подошел и обнял меня, и какие-то очень теплые слова сказал. Вечером мы с ним встретились в холле гостиницы, он сказал: «Я, когда Вас слушал, вспомнил о том, что у меня есть произведение, называется «Ночные молитвы» - это написано для квартета «КРОНОС», (потом у него был такой вариант для саксофона ). Мне это как-то не особо нравилось, и вот я услышал, как Вы это будете играть».
Он мне дал партитуру, я просто влюбился сразу в эту музыку. У меня были запланированы гастроли с голландским оркестром по Голландии, я сейчас не помню, 5 или 6 концертов. Я там должен был играть концерт Копленда.
Я позвонил главному дирижеру оркестра, с которым должен был играть, это близкий друг моего отца, они вместе у Мравинского работали, потом он был концертмейстером в «Концертгебау» в Амстердаме – Виктор Либерман.
Я сказал: «Виктор Семенович, Вы, наверное, меня убьете, но давайте заменим концерт Копленда!»
«Как? – он говорит, - мы не можем, это стоит в программе».
Я сказал, что если надо, то откажусь от гонорара, буду играть бесплатно, потому что «Ночные молитвы» гениальное произведение. И, в конце концов, уговорил.
Репетиция первая. Приехал Канчели, он живет в Антверпене. Я никогда не забуду: во время первой репетиции, я почувствовал затылком, что что-то происходит в оркестре. И когда я повернул голову, то увидел, что оркестранты сидят… И они плакали. Вообще-то, оркестранты – довольно циничный народ, и это было совершенно поразительно. С тех пор я это произведение сыграл, даже не знаю какое количество раз, по всей России, на Украине, в Европе, вот только что играл в Париже, сейчас в Нью-Йорке – практически всегда одинаковая реакция, люди в шоковом состоянии.
Вы упомянули отца – несколько слов о родителях?
Родители – музыканты. Отец был концертмейстером вторых скрипок у Мравинского, в течение почти 20-ти лет, потом, когда мы иммигрировали, он стал концертмейстером оркестра в Торонто, работал там, наверное, около 20-ти лет тоже. Сейчас он на пенсии. Мать – пианистка. Слава богу, живы, здоровы, мы иногда вместе выступаем.
Юлий, теперь несколько слов о простых смертных вещах. Напитки, которые Вы любите и еда, которую Вы предпочитаете.
Напитки: наверное, с возрастом – скотч, я очень полюбил. Первый человек, который меня к скотчу привлек, это был Леонид Денисович Ржевский, мой профессор по литературе, второй человек –Бенни Гудман, который скотч пил каждый день, очень любил. У него был огромный арсенал «Single Malt», и вот, как бы, я перешел на этот напиток.
Из ныне живущих музыкантов, кого бы Вы выделили? Самых разных направлений и жанров?
В первую очередь, наверное, Валерия Афанасьева – пианиста. Я еще не упомянул, огромное влияние на меня оказал Валентин Александрович Берлинский – это бессменный, в течение 61-го года, виолончелист Бородинского квартета, ныне уже, к сожалению, покойный. Мне посчастливилось играть с этим квартетоми и записать CD.
Есть ли у Вас какой-то девиз?
Всегда!
© RUNYweb.com
! Данный текст интервью является дословной распечаткой видеоинтервью. Авторская лексическая основа сохранена без изменений!
