Спонсор интервью - Эдвард Мермельштейн
Съемка 26 октября 2010 г.
Юрий, давайте сейчас несколько минут поговорим о Вас. Время рождения, место рождения, детство, зрелые годы и, конечно, очень интересно в энциклопедии узнать о Вашем становленим в иммиграции, о Вашей карьере, как художника, здесь на Западе.
Я думаю, где человек родился и когда, имеет огромное значение для всех, кто хочет что-то узнать о человеке, тем более, если он имеет отношение к культуре или истории. У меня удивительная получилась ситуация, потому что я родился в самом центре России, между Москвой и Питером. Угловка в Новгородской области, думаю, удивительна потому, что ровно 100 лет до меня родился там же Миклухо Маклай. А Угловка возникла 600 лет назад. Потом, когда я дальше уже путешествовал в Малую Азию, в Индонезию, я часто его вспоминал. В Угловке сохранились остатки его дома, фундамент.
И удивительно что, например, именно сейчас, в этот момент, моя выставка проходит в Питере, в Государственном Музее Городской Скульптуры, где похоронены люди, которые меня, в общем-то, всегда интересовали. Я даже, честно говоря, не знал, что они там похоронены, например, Достоевский, Чайковский. А с Миклухо Маклаем у меня очень много было связано по поездкам в Индонезию. Потому что мне всегда нравилось в Индонезии. Там люди, допустим, от 18 до 90 лет, все занимаются искусством. Линия почти не останавливается, такая бесконечная линия, это меня всегда трогало.
Но, еще очень сильно, что на мое творчество оказала влияние вот эта жизнь в Угловке, потому что я всегда в окно видел, когда выглядывали растения весной, там уже в мае, в конце мая. Вообще, свойство северных растений очень ярко расцветать, и вот этот контраст между домами, которые меня окружали, и цветами, - он как-то запомнился навсегда.
Такое серое небо, наверное, средне-русской полосы, и на фоне этого – цветок?
Я думаю, что для любого художника очень важно как он развивался, рос до 10-ти, до 9-ти лет. Я родился в Угловке, это было 29 декабря 1948-го года. То есть, сейчас мне 61 год, но я думаю, что моя вся жизнь прошла таким образом: 20 лет я прожил в России, 20 лет в Одессе и 20 лет живу в Нью-Йорке.
Ровно по 20 лет. И думаю, что все, что со мной в Нью-Йорке произошло, в творчестве, особенно, я думаю, что сыграла роль Угловка, и все, кто меня окружал. Контраст, снег, дома, животные, цветы, растения - все вокруг играло очень большую роль. И, самое интересное, что Угловка еще связана – все, наверное, помнят Невский экспресс – это было ровно год назад, когда катастрофа прошла. Она именно была в Угловке. Я думаю, человеку надо всегда понять, разобраться, может какие-нибудь моменты в его карьере играют роль, отражаются на его жизни.
Для меня очень интересно было, когда я смотрел программу телевизионную. По-моему «Гордон Кихот». Там Жириновский и все обсуждали гибель, крушение этого экспресса. Я думал: «Почему меня не пригласили, я должен рассказать точно, кто это сделал». Потому что, когда в школе учился, это первые были экспрессы: «Голубая стрела», «Красная стрела». И когда мы, маленькие дети, прибегали, мы смотрели, как экспрессы пробегали так быстро. И хотелось бросить камень в них. Это контраст такой был.
Вы потом попали в Одессу. Каким образом?
Прожив 20 лет в России, работал я тогда в Питере, учился на философском факультете, и у меня девушка, которая работала стюардессой и летала между Москвой и Одессой. Все время писала, что Одесса - это место, где «мы должны жить с тобой».
Все время описывала каштаны. Вообще, на самом деле мой отец жил долго в Одессе перед войной. Он окончил военное училище.
Одесса оказалась удивительно мой город. Я переехал туда в 1972-м году из Питера. Как раз я занимался на третьем курсе Университета, перевелся на заочный, и уехал в Одессу. И Одесса, энергия Одессы, стиль этого города, оказались исключительно мои. Но, если спросить меня, какой все-таки город мой любимый, то однозначно - это Манхеттен, на самом деле. Потому что ритм этого города! Вот я здесь живу, рядом Центральный парк. Я ходил по парку и думал: как удивительно, есть места абсолютно тихие, как провинция, и в то же время, когда смотришь на Манхеттен с 90-х, с 80-х улиц – это невероятное впечатление. Даже туристы приезжают, рядом со мной разговаривают, много фотографируют, а я думаю, что я имею возможность каждый день ходить рядом с водой, с птицами.
Вы живете рядом с Централ парком?
Я люблю Централ парк.
Юрий, итак, если мы вернемся в Одессу: когда Вы почувствовали, что Вы художник? Я понимаю, что это началось все с керамики?
Да, это началось с керамики. На самом деле, я думаю, первая моя лошадка началась с Угловки даже. Угловка – это много очень глины, известковый известный тогда комбинат был. Из глины делали кирпичи и, по-моему, трубы для ракет.
Я первую слепил лошадку, она была такая маленькая, и бабушка мне говорила, у меня удивительная была бабушка, она на меня очень повлияла... Я ей говорил: «Бабушка, ты такая маленькая и страшная», а она говорила: «А большая фигура, да дура».
И когда я слепил эту лошадку, она сказала, что моя лошадка, как живая. Я положил ее в печи вместе с кирпичами, не подождал, когда она высохла, и когда вагонетки выходили с кирпичами, моя лошадка была без двух ног передних.
Мне показалось, что я ее убил, наверное. Бабушка говорила, что моя лошадка такая красивая, как живая, и я начал с ней разговаривать. Я не понимал тогда, мне казалось, она должна говорить, отвечать, но поскольку ножки у нее отвалились, я подумал, что я ее убил. И две недели я ходил расстроенный такой.
Бабушка мне говорит: «Юра, почему ты такой расстроенный»? Я говорю: «Я лошадь убил». Она говорит: «Ребенок, лепи больше лошадей. Ты будешь известный и богатый».
Так оно и получилось?
Я надеюсь, если мне всевышний прожить дольше даст. Лошадь в моем творчестве играет огромную роль. Я их украшаю, все детали перемещаются из одной страны в другую. Я бы объяснил, наверное, все, что со мной, в моем творчестве происходит, самым важным фактором… Иногда меня спрашивают: какой у вас стиль? Это что – наив?
Я думаю, для любого художника важна узнаваемость. И мне очень приятно, что мои коллекционеры, люди, которые видели мои работы, говорят: «Мы сразу их узнаем». В Таиланде, в Бразилии, в Нью-Йорке, в России сегодня – это для меня огромный комплимент, что они узнаваемые. На узнаваемость, конечно, сыграла роль Угловка и Одесса. Вот это соединение.
В Одессе Вы еще не занимались изобразительным искусством, Вы керамикой занимались?
Я занимался керамикой. Тогда я еще начинал работать, поскольку занимался на философском факультете и окончил ХудГраф. Учитель у меня был Гигамян Валерий Арутюнович.
Какой институт?
Факультет художественной графики. Педагогического института, сейчас он называется Южно-Украинский Университет, но факультет остается художественно-графический. И Валерий Арутюнович, ученик Сарьяна, мне запомнился очень сильно. Но керамикой я действительно занимался, уже до отъезда в Америку я был членом союза художников, как художник керамист. Я никогда не думал, даже 30-40 лет назад, что буду заниматься живописью.
А с чего это началось?
Первая выставка, я помню, была здесь, выставка керамики. Подошла ко мне Лена Чернышова, с Барышниковым она работала, и говорит: «Юра, у тебя такие интересные «Декреты о Советской власти». Ты бы мог их делать в живописи?»
Я думаю, что она сыграла большую роль в моей карьере, потому что нужен толчок. И первую работу я делал у нее в квартире. И думаю, что в моей тогда карьере сыграли роль такие люди, как Мишель Ру. Он гений маркетинга, с ним у меня получилась реклама «Столичной» водки.
Я думаю, что если американцы знают о моем творчестве, то это сочетание, не просто Юрий Горбачев, - это реклама, которая прошла сотни и тысячи журналов «Vogue», «Time», «Vаnity Fair», «W», где на обложках были мои работы.
А сейчас у меня еще дважды комплемент, потому что буквально с ноября 2010 года во всех аэропортах мира, в Duty Free, будет на основе моей работы «4 элемента», новая этикетка - «Столичная Ред Лейбл». Это безумный комплимент.
Вы ездите в Индонезию, на Бали. А что Вам дает Манхэттен? Я понимаю, когда существует такая экзотика - это отражается в Ваших картинах, но Манхеттен не отражен, по-моему, в Ваших работах.
Манхеттен... В первую очередь, где бы я ни ездил, я говорю о «мисс Нью-Йорк», - я скучаю о Манхеттене. Это как энергия, как пирамида, на которой находишься. И кажется, если суждено еще прожить 100 жизней, то его невозможно освоить, он дает такое питание, резерв, возможность, масштабность.
Очень интернациональное место. А поскольку я люблю бывать и показывать свои работы во всем свете, то есть, это и Бали, и Бразилия, то в моих работах много элементов разных культур. Я думаю, что я сегодня - международный художник с сильными русскими корнями.
То есть, элементы моих листьев, цветов, деталей – это все от русского фольклорного искусства. Они так сформированы, за счет того, что я, живя в Нью-Йорке, могу на контрасте бывать в разных других странах. И с удовольствием это делаю.
Юрий, у Вас трое сыновей, взрослых. Во-первых: они так же любят Манхеттен, как и Вы? Во-вторых: если это не секрет, как они относятся к Вашему творчеству?
В шутку я всегда отмечаю: «Мой сын младший всегда говорит: папа, ты такой талантливый, - а я сразу думаю, что он, наверное, $5000 хочет у меня одолжить. То есть, все комплементы моих детей… Они настолько новое поколение, рациональны, но я всех их люблю одинаково. Мой старший сын Платон, вообще, мне кажется, меня больше всех любит. Он мне очень помогает по Интернету, потому что все понимают, что Интернет – это новый алфавит.
Сколько ему лет?
Ему 33 года. Он недавно уехал в Арканзас, купил там дом, но ощущение, что он рядом со мной, потому что язык Интернета, ощущение быть каждую минуту рядом – это здорово, конечно.
Средний сын?
Средний сын – вот, Илья, я о нем говорил. Илья музыкант, он сейчас занимается психологией. Он хороший художник и очень философ сильный. А младший дизайном занимается. То есть, они все имеют отношение к моей профессии, но я думаю, что ближе всех к ней оказался, наверное, Платон. Он самый старший, язык компьютера его подвел к этому.
Юрий, судя по Вашей энергии, по Вашей улыбке создается ощущение, что Вы счастливы. На Ваш взгляд, что человеку для счастья нужно? Что Вам было бы необходимо, чтобы почувствовать себя счастливым?
Я думаю, что все это внешне. На самом деле, любой человек, особенно тот, в ком много доброты, или способностей от природы, находится в одиночестве, наверное. Это некая компенсация, я думаю.
Я бы сказал: «I would like to make people happy», - сделать людей счастливее, радостнее, потому что основная проблема – это взаимоотношение между людьми. И мои работы, видимо, как медицина, дают шанс расслабления, позитивность, яркость, свет. Может быть, когда экономика разрушается, и ощущение крушения, - это как очищение души от черного. Я забыл сказать, что в моей палитре нет черной краски. Это самое основное. Это дает мне шанс улыбаться широко, потому что черного цвета не существует.