11 Июля, 2014, Беседовал Геннадий Кацов
Марина Адамович – литературный критик, культуролог, автор статей по русской религиозной философии, истории русской эмиграции, литературе и культуре XX века. Главный редактор «Нового Журнала»
Марина Адамович – литературный критик, культуролог, автор статей по русской религиозной философии, истории русской эмиграции, литературе и культуре XX века. Главный редактор «Нового Журнала»
Окончила Московский Государственный Университет, там же аспирантуру. В 1992 году с мужем и тремя детьми эмигрировала в Канаду, затем по месту работы мужа в США, Нью-Йорк.
С 1990-х и до закрытия в 2010 году «Континента» Марина Адамович вела американский офис журнала, была членом редколлегии и его представителем в США. С 2001 года она работает в «Новом Журнале» (Нью-Йорк), сначала – ответственным секретарем и менеджером, с 2005 - главным редактором. Она – член Совета директоров корпорации «Новый Журнал», куратор ее ведущих проектов – «Русская эмиграция на культурных перекрестках ХХ-ХХI веков» и «Фестиваль российского документального кино в Нью-Йорке».
«Новый Журнал» — ежеквартальный литературно-публицистический журнал русского зарубежья. Журнал начал выходить с 1942 года в Нью-Йорке как продолжение парижских «Современных записок». В историю издания вписаны такие блестящие имена русской эмиграции как И. Бунин, М. Алданов, Г. Адамович, Г. Иванов, М. Добужинский, А. Керенский, В. Маклаков, А. Солженицын, И. Бродский и другие. «Новый Журнал» - ежеквартальный литературно-публицистический журнал Русского Зарубежья, основанный в 1942 году в Нью-Йорке. На его страницах впервые на русском языке были опубликованы «Темные аллеи» Ивана Бунина, главы из романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго», «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. При помощи издания были собраны архивные документы, положенные в основу цикла Александра Солженицына «Красное колесо».
Марина, вы главный редактор одного из старейших русских журналов – «Нового Журнала»., который ведет свой отсчет с 1942 года. Я обратил внимание на то, что в многочисленных ваших интервью вы подробно рассказываете об истории журнала, поскольку есть о чем рассказать и чем гордиться. Но раз так много уже на эту тему вами сказано, я бы хотел, чтобы вы рассказали о сегодняшнем «Новом Журнале»: чем можно гордиться? И не пора ли поменять в названии слово «новый» после более чем 70-ти лет существования журнала?
Начну отвечать с последнего Вашего вопроса: нужно ли менять название? Ответ – нет. Любой практик – издатель ли, журналист, знает, что не только название менять нельзя, но и с изменениями формата журнала, цвета обложки и пр., нужно быть очень осторожным. Нельзя разрушать образ, с которым читатель живет и любит вас. Здесь можно долго размышлять о сложной связи формы и содержания (известный американский художник Сергей Голлербах вообще считает, что форма рождает содержание, - и в этом есть своя правда). В нашем же случае, когда название придумано Буниным, одобрено Алдановым, а обложку делал Добужинский, - стоит ли от добра добра искать? Мы же, новожурнальцы, не только сохраняем традиции русской культуры, которые были положены в основу эстетической платформы журнала еще его основателями – И. Буниным, М. Алдановым и М. Цетлиным (а с ними – и всем Серебряным веком, представители которого практически все попали в эмиграцию после 1917-го), мы пытаемся сохранить традицию читателя, который «передает» нас из поколения в поколение.
Эстетически журнал сложился еще при Алданове и Цетлине – это интеллектуальное издание, развивающее традиции классической русской литературы с ее значимым содержательным словом. Приверженцы этого направления (а эстетических направлений в современной русской литературе множество) и есть наши реальные или потенциальные авторы. По электронной почте мы получаем немало текстов от людей, которые совершенно не понимают, куда они посылают свои произведения, которые просто не задумываются над тем, что есть разные эстетики, – не хуже и не лучше, просто – разные, но мы-то это понимаем и стараемся не суетиться. НЖ – говоря ужасным современным языком, – это бренд. В этом смысле, НЖ – журнал маргиналов. В принципе, я полагаю, что «толстый» журнал, по своей природе и есть маргинальное издание для людей высокой культуры, а не массовой. Некогда в английском книжном деле бытовало деление читательской аудитории на категории – А, В, С. Одни книги – для личных библиотек, другие – для публичных, а третьи – в мягкой обложке, для киосков. И в этом нет снобизма, в этом – профессиональное понимание аудитории и журнального дела. Мы ведь действительно все разные и надо уважать право каждого быть самим собой. Как следствие, это порождает и разнообразие мира. Вот так приблизительно я оправдываю произнесенное мною «нет».
Содержательно же НЖ, конечно, меняется, – мы не репринтное издание, не альманах даже, а нормальный ежеквартальник, на своих страницах отражающий живое течение литературы Русского Зарубежья. И в этом смысле, всегда – новый журнал. Старая эмиграция, первой и второй волн, в силу возраста, ушла с литературной авансцены и заняла место хранителя, да и третья волна, на самом деле, тоже сидит на почетном месте ветерана; сегодняшняя творчески и социально активная диаспора – это мигранты, от 90-х ХХ до 10-х ХХI вв., еще молодые активные люди. И одна из наших задач - приобщить их к наследию старой диаспоры как к их собственному культурному истоку. Мы ведь все признаем, что старая литературная эмиграция в свое время играла одну из ведущих ролей на сцене мировой культуры и дала мощный творческий толчок всем национальным культурам – и в литературе, и в живописи, в кино и в театре... Я, занимаясь историей эмиграции, часто лювлю себя на том, что удивляюсь, если не вижу в какой-нибудь области знания эмигрантского «русского следа». Почему бы тогда не предположить, что современная русскоязычная диаспора тоже не миновала сей упоительной чаши и пьет из чистого истока культуры Русского зарубежья?
Так вот, возвращаясь к сегодняшнему НЖ. Структурно он сложился еще при проф. Михаиле Карповиче, в 1950-е годы, и имеет разделы Проза, Поэзия, архивный раздел, статейный и Библиография. Архивный раздел сегодня занимает одно из центральных мест в журнале – история эмиграции не только не была написана, она не была даже собрана; раздел уникальный – ни один из «толстых» журналов этим профессионально не занимается. Поэтому слависты составляют добрую половину наших подписчиков, используя публикации в НЖ в научных целях. Мы пытаемся дать возможность исследователям изучить и понять феномен Зарубежной России. А это действительно - феномен в истории мировой культуры. Поэтому когда я говорю,что НЖ – это межнациональное достояние, я действительно так думаю.
В журнале сквозная тема – русская иммиграция в США первой и второй волны. Насколько я знаю, Бахметьевский архив при Колумбийском университете был основан в свое время благодаря «Новому журналу» в немалой степени. Чем мы, современные русскоговорящие иммигранты, отличаемся от героев и персонажей Бахметьевского архива, публикаций на эту тему в вашем журнале, ваших интервью с ними? Я еще застал, прибыв в США в 1989 году, иммигрантов тех лет и должен сказать, что не всегда встречи эти были приятные. К примеру, одна из претензий, мол, вы все говорите на советском суржике и новоязе, не могла способствовать сближению в разговоре и симпатии.
Да, языковые несовпадения отталкивали друг от друга, как и разные поведенческие модели, социально-психологические установки. Разъединяло волны эмиграции, на самом деле, глубинное несовпадение, обусловленное самой русской историей, а не качеством «человеческого материала». Ведь язык – лишь отражение внутреннего мира. Давайте посмотрим, какие идеи объединяли ту или иную волну эмигрантов в общность? Первая эмиграция выполняла миссию: сохранение русской культуры и развитие ее традиций во имя возвращения на освобожденную от коммунистов историческую родину, культурно опустошенную после правления большевиков. Когда Роман Гуль говорил: «Я унес с собой Россию» - он ее действительно унес; в нем жил и его питал образ России – нормального государства, мощного культурного образования (при этом, как мы знаем, Гуль выступал за Февральскую демократическую революцию, а не за империю, но Россия была для него нормальной страной, способной к эволюционному развитию, к прогрессу. На этой вере, собственно, стояли все русские литераторы, придерживавшиеся традиций классической русской литературы).
Вторая волна, которая была по происхождению своему «советской» - первое поколение, выросшее при Советах - все еще помнила по родительским рассказам о той великолепной России, и хотя говорили эмигранты второй волны на новоязе (чем приводили в ужас «белую волну», и на страницах НЖ это прекрасно отражено), но через «советскость» дипийцев оказалось возможным переступить во имя достижения общей цели: возрождения России. Один из ярких примеров тому – Сергей Максимов, эмигрантский «Шолохов», автор «Дениса Бушуева»; человек, впервые написавший о ГУЛаге (его и о нем подробно можно почитать в НЖ).
Нужно ли говорить о том, насколько этот образ и эта задача была чужда третьей волне? Ее представители не знали старой России Гуля, не понимали ее, ненавидели так же, как и советскую. Их бабушки были «комсомольскими богинями», и внучата всерьез спорили о том, как Сталин погубил дело Ленина... Сама возможность этой темы приводила в истерику старую эмиграцию. Да, вся интеллектуальная третья волна была антикоммунистически настроена; но надо понимать, что антикоммунистическая борьба – и любая борьба - сама по себе не созидательна, а разрушительна, как любая антисистемная деятельность (пожалуйста, не путайте с «внесистемной», т.е. хаотичной). Так вот, антисистемы, основанные на отрицании, в своем развитии самоизживают себя. Деятельность третьей волны опиралась на разрушительную идею, а не на созидательную, поэтому когда Советский Союз пал, из этой эмиграции был вытащен стержень – и она местами обмякла, а в основном, обратила свою энергию и пафос уже на борьбу с просто с Россией - независимо, что там происходило и происходит.
Был создан такой абсолютный вечный Враг – вопреки принципу историзма и любому научному знанию. И в том – подлинная трагедия третьей волны. Интересно, что интуитивно, скажем, Владимир Максимов или Наум Корджавин и Марк Поповский, это чувствовали – и старались создать некую положительную систему, каждый свою. Нет ничего удивительного, что именно их старая эмиграция приняла, а с остальными диалог так и не установился.
Такова предыстория, которая во многом определила контекст и состояние современной диаспоры. Особенность новых потоков из России в том, что это не эмиграция/иммиграция (разница этих слов для ЗР всегда была принципиальна, но это отдельный, долгий разговор), а естественная миграция в условиях глобального мира. А когда человек – не изгой, не апатрид, не беженец, – он иначе себя позиционирует и по отношению к миру, и к стране исхода. Коротко я бы определила эти отношения как здоровые, которые развиваются по индивидуальным сценариям в диапазоне, сложившемся предыдущими потоками эмиграции. Творчески же – это необыкновенно интересная миграция. Интересная своей ярко выраженной независимостью, раскрепощенностью, здоровым космополитизмом. Современная творческая русскоязычная диаспора ничем не отличается от всех остальных этнических сообществ. Поэтому для НЖ открылась новая страница биографии. Я испытываю чисто редакторское наслаждение от энергии моих авторов и их текстов.
Марина, вопрос к вам, как к культурологу. В интернете можно найти несколько ваших работ, и одна из них – «СЕТИ ИНТЕРНЕТА: тотальная республика» или тотальная идеократия?» лично для меня открывает другую Марину Адамович. Какие социальные, политические, культурные темы вам кажутся на сегодняшний день неразрешимыми? И насколько Интернет,затягивая в свою сеть, вводя в зависимость, делает качественно другим род человеческий по отношению к предыдущим поколениям, не знавшим Интернета? И, возвращаясь к теме журнала, насколько возможность в Интернете, в соцсетях легко опубликоваться, неподцензурно и моментально, убивает печатную периодику, в частности, литературную?
Гена, мне приятно, что Вы вспомнили ту нашу давнюю дискуссию с Михаилом Эпштейном. Кажется, целая жизнь прошла с тех пор. На мой взгляд, мой прогноз оправдывается – к сожалению. Да, я по-прежнему вижу в мировой Сети потенцию к формированию тотальной идеократии. Разоблачения Сноудена лишь подтверждают эту мою догадку культуролога. Знаете, что меня поразило, когда пошли первые его признания? – реакция одного моего давнего друга, очень свободолюбивого человека. Обвиняя Сноудена в предательстве интересов США, он сказал: в конце концов, я согласен на всеобщую прослушку ради борьбы с терроризмом. Я вижу в этом пример измененного сознания современного интеллектуала под влиянием интернета и виртуализации реальности. Это уже не любительская обработка сознания в стиле советских далеких времен.
Можно высказать множество критических положений по поводу Сети, но главное мне видится вот в чем: с абсолютным погружением в интернет мы потеряли индивидуальное интимное пространство. А значит – возможность свободы. Свобода личности, как и творчества, может существовать только в индивидуальном пространстве, свобода - это не общественная субстанция. Процесс виртуализации реальности, в свою очередь, дает нам также возможность и – негласное право – нарушать чужое индивидуальное пространство. В этом контексте такие мелкие прелести, как глобальная эстетизация жизни и, в частности, насилия; заигравшийся «человек играющий», цензура и подмена реальности путем построения «правильной» виртуальной... – все это уже не имеет определяющего значения. Создана идеальная ситуация для построения идеальной по форме, глобальной по масштабу идеократии.
При этом, возвращаясь к Вашему вопросу о главных проблемах нашего мира, замечу: наша старая культура не одинока на этой земле; рядом окрепла сравнительно молодая исламская культура, которая подарила нам вполне реальную проблему терроризма. Страны старой демократии не понимают природы терроризма, изучают и борются с ним проверенным, но уже негодным, имперским способом, выработанным в нашей иудео-христианской цивилизации. Но Джеймс Бонд постарел и в нынешнем Туманном Альбионе для него слишком много тумана. Терроризм - проявление молодой энергичной религиозной культуры, задача которой – занять место разложившейся европейской секулярной культуры. Мы – свидетели формирования новой цивилизационной модели. И, как православный оптимист, скажу Вам, Гена: мы исчезнем, как гунны.
Что же касается частного случая литературной периодики в контексте бесцензурного интернета... Цензура ведь осуществляется не только со стороны государства, а, скажем, провайдером. Сеть – столь мощная культурологическая идея, что ее начальный бесцензурный период закончится еще при нашей в Вами, Гена, жизни. А вот куда денется – я бы уточнила: куда должна деться – литературная периодика в период массовой культуры? Масовая культура страшна не тем, что пишут все - и плохо, а тем, что она подменила сакральный высокий духовный идеал классической культуры своим, профанным, – но на это у нее есть право как у культуры демоса в демократическую эпоху. Так вот, литературная периодика вернется туда, откуда и вышла, – на обочину, в маргинальность. Как при Екатерине Второй. И это хорошо. Культура высоких идеалов не может быть массовой и демократичной, она аристократична по своей природе.
В этом году вы были номинированы Генеральным консульством России в Нью-Йорке на награду Общества зарубежных консулов, аккредитованных в Нью-Йорке. В этом году премии Общества удостоились 10 жительниц Нью-Йорка, внёсших значительный вклад в развитие различных областей общественной жизни. Прежде всего, примите мои поздравления. И, конечно, поделитесь, за что вам была вручена почетная награда? О каком значительном вкладе идет речь? Только, Марина, не скромничайте, прошу вас.
За поздравления спасибо. Женщинам, Гена, вообще нравится, когда их поздравляют, награждают, отличают, дарят цветы, – и, лучше всего, ни за что... За что выделило Общество консулов? – спросите у консулов, были же у них какие-то соображения на этот счет. Думаю, что и я, и остальные девять совершенно удивительных дам из разных диаспор Нью-Йорка, были выделены, увы, по «рабочему признаку». Такая вот проза: невольная публичность, связанная с добросоветным выполнением своих профессиональных обязанностей главного редактора старейшего литературного журнала. Ничего личного.
В 2006 году «Новый журнал» учредил литературную премию им. Марка Алданова за лучшую повесть года на русском языке. Несколько слов о самой премии? И что ее ожидает в будущем, поскольку первое место в 2013 г. жюри решило не присуждать в силу финансовых затруднений?
Творческая аудитория журнала постоянно увеличивается, географически расширяется и молодеет. Это нас, в свое время, подвигло на проведение ежегодного литературного конкурса на лучшую повесть Русского Зарубежья – Литературная премия имени Марка Алданова. В конкурсе принимают участие авторы всего русскоязычного рассеяния , более 30 стран. При этом понятно, что каждая новая книжка НЖ - это презентация сегодняшнего дня литературы нашего Зарубежья. Кроме имен уже известных – Б. Кенжеева, В. Гандельсмана, Н. Бокова, и др. - мы открываем новые имена: прозаик Андрей Иванов (Эстония), поэт Марина Гарбер (Люксембург), литературовед Л. Бердников (США)... «Новый Журнал» для диаспоры – своя площадка, на которой ей комфортно. НЖ - связующее звено между современной литературой диаспоры и России, между сегодняшним культурным богатством диаспоры и достоянием Русского Зарубежья ХХ века. Алданов, Газданов, Поплавский, Кленовский, Варшавский, Яновский... Никому не испортив настроения, замечу: эти имена русской литературе подарила именно Зарубежная Россия, они вернулись в Россию – из эмиграции, принеся с собой культуру свободы слова и свободу творческого эстетического поиска.
В свое время меня «побили» некоторые российские журналисты за то, что я осмелилась на юбилейном вечере Н. Гумилева сказать, что именно Зарубежье сохранило и вернуло России это имя, в ряду других ему подобных великих. А ведь это, в общем-то, соответствует историческим фактам: впервые после гибели Николай Гумилев был издан именно дипийцем Вячеславом Завалишиным еще в лагере, а затем вышло собрание сочинений здесь, в Нью-Йорке, подготовленное эмигрантами Г. Струве и Б. Филипповым
Наш конкурс проводится восьмой год. Рукописи присылают из всех стран рассеяния – от США и Европы до Японии и островов Фиджи. Русскоязычная диаспора сегодня – это более 25 миллионов человек. Жюри конкурса – люди просто удивительные! Людмила Оболенская-Флам – потомок первой волны эмиграции, журналист, председатель Комитета «Книги для России», который собирает печатные издания Зарубежья и личные архивы старых эмигрантов. Дмитрий Бобышев, Елена Краснощекова – профессора американских университетов, поэт и литературовед; Алла Макеева – долголетний куратор Русских программых Центральной Бруклинской библиотеки, Вадим Ярмолинец – прозаик, журналист, организатор собственной литературной премии – О.Генри.
Обычно мы выплачиваем победителю 1 тысячу долларов – на поддержку его литературного труда. Несколько лет нас дополнительно поддерживал меценат из Филадельфии Марк Авербух. В прошлом году корпорация НЖ перенесла очередное финансовое потрясение, и мы не смогли выплатить победителю премию. Подобные трудности терпит большинство литературных конкурсов – кто-то периодически исчезает, потом вновь появляется.
С 2005 года у корпорации НЖ нет спонсора, мы так и не нашли замены Томасу Витни, до последнего дня жизни, в течение тридцати лет, поддерживавшего журнал во всех его проектах. Несколько последних лет нам благородно помогает Дворянское собрание Северной Америки как долевой спонсор. Но все наши проекты некоммерческие, так что жизнь журнала скромна и достойна. 70 лет нам удавалось преодолеть финансовые проблемы – надеюсь, мы еще повоюем. Может быть, после этой публикации появится и спонсор для уникальнейшего издания русской эмиграции, старейшего толстого жунала Зарубежья... В любом случае, конкурс на лучшую повесть русского Зарубежья мы проводим и в этом году – и я сделаю все, чтобы премия имени Марка Алданова, основателя журнала, выжила. 30 июня закончился прием рукописей этого года, участники – из Азербайджана, Англии, Беларуси, Германии, Израиля, Казахстана, Канады, Киргизстана, Молдовы, США, Украины, Эстонии.
Марина, «Новый журнал» - это не только периодическое издание, но, как вы уже заметили, корпорация с разными видами общественной деятельности. В сферу одноименной корпорации входит и проведение ежегодного нью-йоркского Фестиваля документально кино. Насколько может быть интересна сегодняшняя российская документалистика американскому и русско-американскому зрителю? Если не брать во внимание фильмы, посвященные российской истории и историческим деятелям в политике и культуре, то хроника нынешней российской жизни, с ее жестокостью, обнищанием в провинциях, антиамериканизмом и «ура-патриотизмом» меня лично, прожившего в США 25 лет, только отталкивает.
В 1953 году была создана корпорация НЖ – для ведения наших нелитературных проектов. В период «холодной» войны это была, в основном, антикоммунистическая деятельность, но и издание книг, проведение презентаций, литературных вечеров, участие в Литфонде в целью поддержки писателей и пр.
Нынешние направления работы корпорации НЖ: издательское – серия «Современная литература Зарубежья», историко-архивное - проект «Русская эмиграция на культурных перекрестках ХХ-ХХI столетий» (проведение конференций по истории эмиграции, выпуск специальных номеров НЖ по странам рассеяния, издание дайджестов на ведущих мировых языках, создание киносериала «Русский Нью-Йорк»); новый проект корпорации – проведение Фестиваля российского документального кино в Нью-Йорке в киноцентре Трайбека Синема (семь лет). Кроме этого, мы активно проводим презентации новых книг наших авторов, литературные вечера. Хотя времена изменились и сегодня НЖ – не единственный «толстый» журнал Зарубежья, как это было в 1940-50-х годах, но и сегодня – это ведущее издание рускоязычной диаспоры во всем мире, ее голос, ее интеллектуальная трибуна. При нашей скромности – большего нам не надо.
Что касается кинофестиваля, то, понимаете, документальное кино – это не хроника и репортаж, а вид искусства. Даже американская документалистика, тяготеющая к репортажности, носит именной характер: Джон Алперт, Майкл Мур... - а Роберт Флаэрти!.. Сегодняшняя российская кинодокументалистика – одна из сильнейших в мире, спросите любого американского слависта, изучающего российское кино. Это не только предельно честные работы, но и выполненные на высочайшем художественном уровне. Вы говорите о жестокости? Гена, а Вы бывали когда-нибудь на этнических окраинах Парижа или в рабочем районе Лондона, или в нью-йоркском Бронксе? Милый мальчик из очень дорогого городка в Коннектикут перестрелял всю начальную школу –для меня это и есть пример жестокости. В России живет 143 миллиона – мы же не станем утверждать, что все они садисты? Да, смотреть про «ура-патриотизм» – везде противно, про обнищание – всегда неприятно, но нужно знать правду о современном мире, во-первых, а во-вторых, любая кинолента даем нам осмысление жизни нашим современником и образ мира. Что может быть интереснее?!
За шесть лет фестиваля мы показали 110 великолепных фильмов – и о страдании, и о надеждах; фильмов в жанре физиологического очерка и эстетических зарисовок. К документальному кино растет интерес во всем мире (к художественному, кстати, - падает). Естественно и нормально хотеть знать, как живут люди разных культур и народов. Думаю, что наша аудитория, а фестивалю – седьмой год, лишь подтвердит мои слова. Популярность фестиваля растет – за три дня залы собирают до двух тысяч. Американский зритель, включая нашу диаспору, слишком мало знает о России – и не только исторической, но и современной.
Один прозаик как-то сказал: знание голландского сыра не делает вас знатоком голладских коров – и, тем более, голладской живописи. А документальное кино – это именно живопись, которая может многое рассказать о стране, вызывающей столь противоположные, как мы видим, эмоции. Повторю: кино – это искусство. Наш фестиваль не занимается политикой, это некоммерческий культурный проект нашей корпорации; его задача – просветить, дать пищу уму, показать лучшие достижения современного киноискусства – не известные американскому зрителю, ибо все фестивальные показы – премьерные. Приходите, Гена, и убедитесь, Вы же творческий человек.
Учитывая напряженность в сегодняшних отношениях между Россией и Западом в связи с аннексией Крыма и событиями последних месяцев на Украине, не предполагаете ли вы определенных трудностей в подготовке и проведении Фестиваля документального кино? То есть, с одной стороны – введение санкций против России, разрыв военных, экономических и в немалой степени политических связей (G7, экономический Форум в С.-Пб. и т.д.), а с другой – Фестиваль в Нью-Йорке российских фильмов. Насколько, как вы считаете, все эти события глубоко и надолго негативно отразятся на американо-российских отношениях?
Поскольку подготовка уже идет – то не просто предполагаю, а подтверждаю: есть и жду еще больших осложнений.
Что я думаю по этому поводу? Стыдно за людей, которые врываются на сцену к Спивакову или пытаются сорвать выступление Мацуева. Я полагаю, что эти люди просто не любят музыку – не дирижера или пианиста, и не их страну, а – музыку и искусство. Политические противоречия так не решают. Напротив, на этой истерии и вырастают мировые конфликты. А кто-то поумнее реально зарабатывает на том. Удобнее всего прославиться, если обольешь «Данаю» кислотой или порежешь «Ночной дозор» - но Рембрандтом при этом не станешь. Ситуация «я и Бог» не раз обыгрывалась в истории культуры – она не стала от этого более творческой.
Я по-прежнему вижу в таких проявлениях массовую истерию, вандализм и хулиганство, все - вне эстетики и вне искусства. На самом деле – даже вне закона, хотя в современных государствах его настолько субъективно трактуют, что юриспруденция стала уже искусством в полном смысле слова: делом личностным и интерпретируемым. Мы остались бы без культуры вовсе, если бы определяли ее политическим низким потолком. Представьте мир без фон Караяна и Гамсуна, а Вы помните, что стоит за каждым из них в их политической и гражданской биографии? А кому-то покажется противен Вагнер, Киплинг, а кому-то Байрон, Хайям, Авиценна... Не будем мешать Бога с яичницей. Не только божье потеряем, но и яичницу такую есть противно.
Российское документальное кино – это вершина сегодняшего мирового киноискусства, я это утверждаю. Российские документалисты в массе своей создают честное, открытое кино, их работы высокопрофессиональны, их взгляд на мир заслуживает того, чтобы о нем знать. Оттого, что политики разных стран пытаются перекроить карту мира и укрепить свою власть путем истребления народов, от этого кино не станет хуже или лучше. Культура развивается по своим собственным законам, поэтому наша цивилизация еще и жива. И по мне искусство всегда было сильнее и достойнее политической суеты.
Культура работает на вечность, а политика – даже не на время, - так, на один день. А качество кино как искусства зависит только от профессиональной руки документалиста и его совести (потому что искусство и есть эстетически выраженная совесть). Если вы против какого-то фильма – снимите свой, лучше, и пришлите нам на фестиваль. Если хотите выразить политический протест – найдите правильный адрес и идите туда с пикетом; на фестивале вам делать нечего, там не будет ни одного политика – разве что в качестве частного лица, зрителя, но паспорта зрителей мы не проверяем. Если хотите просто покричать, поэпатировать и тем гордиться – я не врач и не мать Тереза. Как говорил Марк Твен, иная курица кудахчет так, словно снесла маленькую планету.
Через жизнь «Нового журнала» прошла вся история послевоенной эмиграции в США. С кем вы сейчас в журнале работаете? Чем, на ваш взгляд, интересен для истории русско-американской иммиграции сегодняшний ее этап?
Сегодняшняя русскоязычная диаспора – одна из самых энергичных и творчески выраженных. Безумно интересные поэты т.н. «гудзоновской ноты», сильные прозаики, актеры, художники – от патриарха скульптора Эрнста Неизвестного до совсем юных. Эта диаспора хорошо структурирована – ею воссоздана собственная система образовательных детских заведений, пресса, театр, телестудии, радио, интернет-порталы, культурные центры – по всей стране.
В мировой культуре центральное место сегодня занимает Нью-Йорк, и это также дает нашей диаспоре возможности проявить себя ярко и заметно. А авторитет русской культуры в мире трудно поколебать – столь бесспорны ее достижения. И то, что в нашу диаспору вливаются новые мигранты – свободные, творчески одаренные, раскрепощенные люди с очень высоким образовательным уровнем (что важно) – это дает мне основания верить в то, что русскоязычная диаспора еще не раз заявит о себе. Сегодняшний этап журнала? Да в том, что НЖ по-прежнему остается независимой площадкой всего русскоязычного рассеяния, своим журналом. Мы активно работаем с писателями США, Франции, начали работу с Австралией, Японией, Италией. Среди наших авторов поэты США Ина Близнецова, Владимир Гандельсман, Андрей Грицман, Бахыт Кенжеев, Георгий Стариковский, Александр Стесин, Алексей Ткаченко... Вы, Геннадий Кацов. Я уверена, этот поэтический цех будет изучаться потомками с не меньшим интересом, чем Цех поэтов.
Прозаики Ольга Исаева, Александра Свиридова, Николай Боков... – это я уже по Парижу иду: Ара Мусаян, поэт Виталий Амурский... В каждом номере НЖ – свыше 20 авторов. Целый корпус литературоведов, историков культуры. Ну, чем американский читатель хуже европейского или японского, почему это ему может быть неинтересно?..
Марина, несмотря на то, что родились вы во Львове, не могу удержаться от вопроса: писатель Алесь Адамович вам не родственник?
Нет, не родственник. Я бы на этом и остановилась, как обычно делаю. Но вопрос задают частно – Адамовичи, слава Господи, – род с ХI века, они прославили русскую культуру, а для Зарубежной России – просто знаковые фигуры: и поэт Георгий Адамович, и его брат генерал Борис Адамович, посвятивший жизнь спасению и воспитанию русских кадет заграницей. В моих правилах никогда не рассказывать о семье и не отвечать на разные глупые выдумки обо мне, которые гуляют по интернету; я дорожу своим частным пространством и, как древний японец, никого не пускаю ближе, чем на полметра. Но серьезно... Когда-то давно, еще в 90-х, я написала на эту тему эссе «Дети Живаго» – о том, как могли сложиться в Советском Союзе судьбы детей Живаго, что в реальности сталось с ними, прожившими жизнь при советской власти; эссе о том, что родство кровное дает нам лишь шанс, который в истории на самом деле используется очень редко. И единственное родство, дающее право объявить себя наследником, – родство духовное. Которое нужно выстрадать и выстроить самому. Так что – не судите строго...
Каждый из нас задает в своей жизни себе вопросы по роду занятий, интересам, социально-культурной жизни, веры и ищет на них ответы. Есть ли вопрос, который вы задаете себе чаще всего? И совпадают ли всякий раз на него ответ/ответы?
Вы спрашиваете об одном вопросе – из сотни мучительных, постоянных, я выбираю один. Как человек верующий, я знаю, что о каждом из нас у Господа есть замысел, с которым Он нас выпускает в жизнь. В чем этот замысел обо мне? Мучительно хочется разгадать. И ответа нет.